(канцлер Елизаветы Петровны) :интриган у власти.
Алексей Петрович Бестужев-Рюмин родился 22 мая 1693 года в Москве в семье известного русского дипломата Петра Михайловича Бестужева-Рюмина. Современный историк М. Ю. Анисимов высказывает следующее мнение относительно происхождения рода Бестужевых: «Род... происходил от выехавшего в Россию в 1403 г. англичанина Гавриила Беста, сын которого, Яков Рюма, был боярином Ивана III. В действительности Алексей Петрович был потомком новгородцев, выведенных в Москву Иваном III после ликвидации независимости Новгорода. Фамилия его имеет русские корни: "бесстуж" - не докучающий ничем. С 1701 г. Бестужевы стали писаться Бестужевыми-Рюмиными» .
Кратко остановимся на продвижении по карьерной лестнице Алексея Петровича Бестужева до поста канцлера Российской империи.
Копенгаген,Кристиан Август Лоренцен
В 1708 году Алексей вместе со старшим братом Михаилом по распоряжению Петра I был послан учиться в Копенгаген, а затем в Берлин. А.П. Бестужев был успешен в науках, особенно в иностранных языках. После окончания учебы братья совершили путешествие по Европе, а после возвращения в Россию поступили на дипломатическую службу. Алексей Бестужев-Рюмин был направлен чиновником в русское посольство в Голландию и оказался в центре дипломатических переговоров ведущих европейских стран. А. Бестужев присутствовал при подписании Утрехтского мира 1713 г., завершившего войну за Испанское наследство. В этом же году А.П. Бестужев-Рюмин с разрешения Петра I поступил на службу к курфюрсту ганноверскому Георгу-Людвигу, который через год стал английским королем Георгом I. И после восшествия на престол Георг I отправил Бестужева в Россию с извещением о том, чтобы тот стал посланником Англии в России.
Георг I28 мая 1660, Ганновер — 11 июня 1727, Оснабрюк — король Великобритании с 1 августа 1714 года, первый представитель Ганноверской династии на королевском троне Великобритании.
Эту новость Петр I принял одобрительно. Однако, когда в 1716 г. царевич Алексей бежал из России, Бестужев отправил к нему письмо, в котором заявлял, что всегда был готов ему служить, но, находясь в России, не мог этого сделать, а теперь царевич может им располагать . Петр I ничего не узнал об этом письме, и в 1717 году Бестужев-Рюмин вернулся на русскую службу.
Пётр I Алексеевич, Алексей Петрович Антропов
По прибытии в Россию он был назначен в 1718 г. обер-камер-юнкером ко двору вдовствующей герцогини курляндской Анны Иоанновны, где прослужил без жалованья около двух лет (где на службе находился и его отец - Петр Михайлович).
Анна Иоанновна и Бирон
Здесь он сблизился с Э.И. Бироном. С 1720 г. Алексей Петрович стал резидентом в Дании с перерывом в 1731-1734 гг., когда Бестужев был резидентом в Гамбурге. В эти же годы началось и некоторое замедление в продвижении по карьерной лестнице для Алексея Петровича, что естественно было связано со смертью государя Петра I: «В 1725 г. Петр I умер, и карьера Бестужева застопорилась. Всесильный тогда А.Д. Меншиков помнил противодействие со стороны П.М. Бестужева своим планам стать герцогом в Курляндии и не собирался покровительствовать его сыну» . В 1736 г. Алексей Петрович получает чин тайного советника, а 25 марта 1740 г. - действительного тайного советника и призывается ко двору в Петербург, где занимает место кабинет-министра.
Алексей Петрович Бестужев-Рюмин
Однако первый министерский опыт для Бестужева оказался недолгим. В результате очередного переворота был свергнут Бирон, а Бестужев-Рюмин арестован и посажен в Шлиссельбургскую крепость. Под допросом Алексей Петрович дал показания на Бирона, но при первом удобном случае отказался от всех обвинений в адрес временщика, сославшись на угрозы и плохое содержание в тюрьме. Бестужев-Рюмин был привлечен к суду и приговорен к четвертованию. Но Анна Леопольдовна, бывшая недолгое время на престоле, заменила ему казнь ссылкой в Лозерский уезд. Вскоре Бестужев-Рюмин получил оправдание, но от дел его отстранили. В столице Алексею Петровичу находиться было разрешено.
Великая княгиня А́нна Леопо́льдовна (при рождении Елизавета Катарина Кристина, принцесса Мекленбург-Шверинская 7 декабря 1718, Росток — 19 марта 1746, Холмогоры) — правительница (регентша) Российской империи с 9 ноября 1740 по 25 ноября 1741 при малолетнем императоре Иване VI из Мекленбургского дома.
Луи Каравак
В результате очередного «дворцового переворота » 25 ноября 1741 г. к власти пришла Елизавета Петровна. Естественно, что она вернула ко двору опальных соратников ее отца - Петра I.
Портрет Императрицы Елизаветы I,художник Георг Христофор Грот
Новой власти был необходим опытный и умный дипломат, обязательно русский по происхождению, так как целью елизаветинского переворота было удаление со всех государственных постов иностранцев. Историк М.Ю. Анисимов отмечает: «Бестужев-Рюмин был человеком умным, опытным дипломатом, русским по происхождению, сыном соратника Петра I, сам служил императору, безвинно пострадал при прежнем правлении, и казался Лестоку, который мог с ним познакомиться еще до переворота, лучшей кандидатурой на смену сосланных руководителей внешней политики страны»
Иоганн Герман Лесток (1692-1767), граф, ДТС, придворный медик.
Копия с портрета работы Г.К.Гроота
Именно Лесток - лейб-медик Елизаветы Петровны и заприметил А.П. Бестужева, последний благодаря влиянию Лестока 30 ноября 1741 г. получил орден св. Андрея Первозванного, стал сенатором, затем главным директором над почтами, 12 декабря 1741 г. он занимает пост вице-канцлера, а в июле 1744 г. - высший государственный пост - канцлера - и вплоть до 1758 г. продержался на нем, «несмотря на противодействие некоторых европейских дворов и своих недругов при дворе Елизаветы»
Находясь в должности вице-канцлера, Бестужев-Рюмин разоблачил Шетарди, что привело к падению влияния «французской партии » (в нее входили такие влиятельные люди, как лейб-медик императрицы И.Г. Лесток, обер-гофмаршал О.Ф. Брюммер, а несколько позже принцесса Иоганна Елизавета, мать Софии Фредерики, невесты великого князя Петра Федоровича, будущей Екатерины II), укреплению положения Алексея Петровича и назначению его канцлером.
Иоганна-Елизавета Гольштейн-Готторпская, ГИМ. 2-я пол. 1740-х гг.. Неизвестный художник
Будучи канцлером Российской империи, А.П. Бестужев имел вполне определенные, сложившиеся взгляды на основные задачи русской дипломатии. Программа внешнеполитического курса Российской империи, предложенная Бестужевым, получила название от самого же автора - «система Петра Великого». Он излагал ее в представлениях к императрице и письмах к Воронцову. Историк Е.В. Анисимов называет «систему Петра Великого» - «мистификацией Бестужева-Рюмина » , а М.Ю. Анисимов считает, что «это название было ориентировано на Елизавету, для которой ссылки на дела и планы ее отца оказывали магическое воздействие, хотя в целом Бестужев действительно продолжал курс Петра Великого на интеграцию России в Европу и обеспечение безопасности ее границ» .
Алексей Петрович Бестужев-Рюмин
Основной задачей А.П. Бестужев считал необходимость возвращения к внешнеполитическому курсу Петра I, что позволило бы России укрепить свой престиж и расширить влияние на международной арене. Суть взглядов Бестужева-Рюмина состояла в постоянном и неизменном сохранении союзнических отношений с теми государствами, с которыми у России совпадали долговременные интересы. В первую очередь, по мнению канцлера, к ним относились такие морские державы, как Англия и Голландия. С этими странами у России не могло быть территориальных споров, по мнению Бестужева, а также Россию с Англией и Голландией связывали давние торговые отношения и общие интересы на севере Европы.
Август III Саксонец 7 октября 1696 — 5 октября 1763 — король польский и великий князь литовский с 30 июня 1734 (провозглашение 5 октября 1733), курфюрст саксонский с 11 февраля 1733 как Фридрих Август II
Большое значение для России, по мнению Бестужева, имел и союз с Саксонией, так как саксонский курфюрст с конца XVII в. был еще и польским королем. Бестужев-Рюмин понимал, что Польша с ее нестабильным внутренним положением и постоянной борьбой шляхетских группировок за влияние на очередного избранного короля всегда может стать объектом для антирусских интриг.
Важнейшим союзником для России Алексей Петрович считал Австрию, поскольку австрийские Габсбурги являлись старыми противниками французских Бурбонов, а поэтому были заинтересованы в поддержании определенного баланса сил в Центральной и Восточной Европе и не допускали усиления влияния там Франции. Основное же назначение русско-австрийского союза Бестужев-Рюмин видел в противодействии Османской империи, которая была в то время весьма опасным южным соседом и для России, и для Австрии. С помощью этого союза он рассчитывал получить выход в Черное море и обеспечить безопасность южных границ Российской империи.
Алексей Петрович Бестужев-Рюмин
Противниками России на международной арене Бестужев-Рюмин выделял Францию и Швецию по вполне понятным причинам. Однако Бестужев-Рюмин считал, что следует поддерживать с этими государствами добрососедские дипломатические отношения.
Особое внимание в международном положении России Бестужев уделял отношениям с Пруссией. Канцлер считал, что верить договору, подписанному с Пруссией, нельзя. Тем не менее Бестужев-Рюмин не отрицал возможность и необходимость поддерживать между Россией и Пруссией дипломатические отношения.
«Внешнеполитическая программа канцлера Бестужева-Рюмина, конечно, не была лишена недостатков , - считает российский историк дипломатии А.Н. Шапкина. - Основными из них были чрезмерная приверженность системе трех союзов (морские державы, Австрия, Саксония) и определенная переоценка общности интересов России с этими странами. Но Бестужев-Рюмин был дальновидным политиком, знавшим большинство тонкостей европейских дипломатических отношений. Он сумел вполне верно определить основные задачи, стоявшие перед русской дипломатией в тот период, указал ее явных и тайных противников, прямых и потенциальных союзников. Внешнеполитическая концепция Бестужева-Рюмина была в целом мало динамичной, но одновременно достаточно гибкой, так как предполагала использование разнообразных методов для достижения поставленных целей и для противоборства с дипломатическими противниками, избегая при этом открытой конфронтации. Однако следует отметить, что в программе канцлера доминировала антипрусская направленность » .
Бестужев-Рюмин приступил к выполнению своей программы.
22 мая 1746 г. был подписан союзный договор сроком на 25 лет между Россией и Австрией. Договор предусматривал оказание взаимной помощи войсками в случае, если союзник подвергнется нападению со стороны третьей державы. Соглашение с Австрией на данном этапе отвечало интересам России и позволило эффективно противостоять расширению прусской агрессии в Европе.
Вслед за подписанием русско-австрийского союзного договора в Петербурге начались русско-английские переговоры о заключении субсидной конвенции - особого вида союзного договора, условия которого предусматривали содержание войск одной из договаривающихся сторон, предоставленных ей другой стороной. Таким образом Российская империя рассчитывала привлечь Англию для борьбы с растущей прусской агрессией. С июня по октябрь 1747 г. было подписано три конвенции.
Кадры из фильма Гардемарины — III,в роли Бестужева Евгений Евстигнеев
В итоге подписание союзного договора с Австрией и трех субсидных конвенций с Англией твердо определило позицию России и сыграло значительную роль в приостановке прусской агрессии и в окончании войны за Австрийское наследство.
Бестужев-Рюмин с тревогой наблюдал, как ухудшается здоровье Елизаветы. Единственное спасение для себя канцлер нашел в поддержке жены Петра III, великой княгини Екатерины Алексеевны. Задуманный им план должен был привести к свержению Петра III и воцарению Екатерины при ведущей роли в управлении самого Бестужева-Рюмина. Однако заговор был быстро раскрыт. Алексей Петрович был арестован.
Портрет великого князя Петра Федоровича и великой княгини Екатерины Алексеевны. Портрет работы Г. Х. Гроота
Арест Бестужева современный отечественный историк Е.В. Анисимов описывает следующим образом: «Утром 25 февраля 1758 г. к канцлеру графу Алексею Петровичу Бестужеву-Рюмину приехал курьер и передал устный указ императрицы Елизаветы Петровны срочно явиться во дворец. Канцлер отвечал, что он болен... Все знали, чем болеет первый сановник России. По утрам он отчаянно страдал от похмелья .
Курьер приехал к нему во второй раз. Бестужев, постанывая, сел в свою карету и отправился к Зимнему дворцу. Приближаясь к подъезду дворца, он изумился, когда гвардейский караул не отдал ему честь, а окружил карету. Майор гвардии арестовал канцлера и повез обратно домой под конвоем. Каково же было удивление Бестужева, когда он увидел свой дом, занятый гвардейцами, "часовых у дверей своего кабинета, жену и семейство в оковах, на бумагах своих печати"! Впрочем, граф философски воспринял царскую немилость - он ждал ее давно. Чуткий нюх старого царедворца подсказывал, что уже наступило время подумать и о суме, и о тюрьме... Да об этом он никогда не забывал - он жил в тревожные, неспокойные времена и при этом рвался к власти, любил власть, а это небезопасно ...» .
Портрет императрицы Елизаветы Петровны (1709-1762).Heinrich Buchholz (Buchholtz)
Приговор Бестужеву был составлен своеобразно: «Если я, великая государыня, самодержица, вольная в своих решениях, наказываю бывшего канцлера Бестужева, то это и есть несомненное свидетельство его вины перед государством. Вот и весь сказ! » . Бестужев был арестован, лишен чинов, званий, орденов и в 1758 г. сослан в свое подмосковное имение.
Однако взошедшая в 1762 г. на престол Екатерина II вызвала из ссылки опального дипломата, сделала его генерал-фельдмаршалом и «первым императорским советником». Но если в начале своего правления Екатерина нуждалась в советах мудрого дипломата, то затем она нашла более молодых сподвижников. Фаворитом Екатерины Великой Бестужев не стал. 10 апреля 1768 г. Алексей Петрович Бестужев-Рюмин умер.
Еще при жизни А.П. Бестужев-Рюмин неоднократно удостаивался нелицеприятных оценок со стороны современников. Так, прусский генерал Х.Г. Манштейн писал в своих мемуарах: «Бестужевъ, русский по рождению, происходитъ отъ хорошей и древней фамилии; поступивъ на службу, он былъ определенъ камеръ-юнкеромъ къ герцогине Курляндской...; несколько летъ спустя, его отправили въ качестве резидента въ Гамбургъ, на место, которое до него занималъ его отецъ; после этого онъ служилъ въ звании министра при разныхъ дворахъ и, наконецъ, при копенгагенскомъ. Состоя при герцогине, онъ завелъ большую дружбу съ Бирономъ, который въ последствии позаботился о его счастии. После падения Волынскаго онъ былъ сделанъ кабинетъ-министормъ... императрица Елисавета, вступивъ на престолъ, дала ему должность вице-канцлера на место графа Головкина, и после смерти князя Черкасскаго она возвела его въ звание канцлера. У него нетъ недостатка въ уме, онъ знаетъ дела по долгому навыку и очень трудолюбивъ; но въ тоже время надмененъ, корыстолюбивъ, скупъ, разратенъ, до невероятности лживъ, жестокъ и никогда не прощаетъ, если ему покажется, что кто-нибудь провинился передъ нимъ въ самой малости» .
Екатерина II в характере Бестужева отметила следующее: «Он внушал к себе гораздо больше страха, нежели привязанности, был до чрезвычайности пронырлив и подозрителен, тверд и неколебим в своих мнениях, довольно жесток с подчиненными, враг непримиримый, но друг друзей своих, которых не покидал, пока они сами не изменяли ему; в прочем неуживчив и во многих случаях мелочен... а характером своим неизмеримо превышал дипломатов царской передни», а также « его трудно было водить за но с» .
Один из современных исследователей следующим образом представляет нам образ Алексея Петровича: «Бестужев... был типичным деятелем своего века - признанным мастером закулисных придворных интриг, коварным и хитрым царедворцем. Будь он другим, он вряд ли сумел бы удержаться при елизаветинском дворе, так как не имел отношения к перевороту 25 ноября 1741 г., не пользовался симпатиями императрицы, не был, как Воронцов, женат на ее родственнице » . Другой исследователь в области истории внешней политики России - Шапкина А.Н. также дает неоднозначную оценку канцлеру: «Бестужев-Рюмин представлял собой довольно редкую фигуру в политической жизни России этого периода. Эпоха фаворитизма набирала силу. Фавориты императриц оказывали значительное, иногда определяющее воздействие на решения своих августейших покровительниц. Бестужев-Рюмин же, пользуясь большим влиянием на Елизавету, что признавали и его доброжелатели (которых было крайне мало), и враги (которых было более чем достаточно), никогда не был ее фаворитом. Огромное трудолюбие, проницательный ум, блестящие дипломатические способности, умение убеждать позволили ему стать победителем в сложнейшей и жесточайшей борьбе с «французской партией» и ее сторонниками. Однако не следует идеализировать вице-канцлера: он был сыном своего времени. Считая, что цель оправдывает средства, Бестужев-Рюмин весьма часто пользовался далеко не честными методами, присущими придворным интриганам всех европейских государств, среди которых были и перлюстрация корреспонденции противника, и подкуп, а иногда и шантажа.
Материал с сайта Хронос: Всемирная история в интернете
Алексей Петрович Бестужев-Рюмин Бестужев-Рюмин Алексей Петрович (1693-1766), граф, российский государственный деятель и дипломат, генерал-фельдмаршал (1762). В 1740-41 кабинет-министр, в 1744-58 канцлер. С 1762 первоприсутствующий в Сенате.
Бестужев-Рюмин Алексей Петрович (1693, Москва - 1766, там же) - гос. деятель, дипломат. Происходил из старинного дворянского рода. Был отправлен Петром /на учебу сначала в Копенгаген, затем в Берлин, где показал отличные успехи и знание латинского, немецкого и французского языков. Определен в посольство под начало Б.Я. Куракина. С 1713 по 1717 служил при дворах курфюрста ганноверского и английского короля, затем вернулся в Россию и через два года был отправлен послом в Данию, где пробыл до 1740. Верный слуга Петра 1, он приобрел царскую доверенность и был произведен в камергеры. После смерти Петра 1 в результате дворцовых интриг Б.-Р. впал в немилость и, лишь добившись поддержки Барона, смог получить место кабинет-министра. После свержения Бирона он снова оказался в опале и даже был приговорен Анной Леопольдовной к смерти, но казнь была заменена ссылкой. В 1741 Б.-Р. принял участие в дворцовом перевороте, возведшем на престол Елизавету Петровну, в 1742 получил титул графа, в 1744 стал канцлером и в течение 16 лет руководил внешней политикой России. Стремился сохранить политическое равновесие в Европе, выступая против Франции и Пруссии и находя союзников в Голландии, Австрии и Англии. Б.-Р. готовился к войне с прусским королем Фридрихом II, считая его наиболее опасным врагом. Во время Семилетней войны (1756--1763) Б.-Р. впал в немилость, обвиненный в самовольном приказе об отступлении рус. войск из Пруссии. В 1758 приговорен к отсечению головы, но казнь была заменена ссылкой в деревню. В 1762 Екатерина II по случаю восшествия на престол восстановила Б.-Р. в его чинах и произвела в генерал-фельдмаршалы, хотя он никогда не служил в армии и не участвовал в сражениях. В политике более не играл роли. Умер, находясь не у дел.
Использованы материалы кн.: Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. Москва, 1997 г.
Сын тайного советника, гофмейстера и фаворита Анны Иоанповны Петра Михайловича Бестужева-Рюмина и Евдокии Ивановны Талызиной Алексей родился в Москве. Получил хорошее образование в академии Копенгагена, а затем в Берлине, проявив большие способности к языкам. В 19 лет был определен дворянином при посольстве князя Б. И. Куракина на конгрессе в Утрехте; затем, находясь в Ганновере, сумел получить чин камер-юнкера при ганноверском дворе. С разрешения Петра 1 с 1713 по 1717 г. состоял на службе в Ганновере, а затем в Великобритании и приезжал в Санкт-Петербург с известием о восшествии на английский престол Георга 1.
В 1717 г. Бестужев-Рюмин возвратился на русскую службу и был назначен обер-камер-юнкером при вдовствующей герцогине Курляндской, а затем занимал пост резидента в Копенгагене с 1721 по 1730 г.; в Гамбурге с 1731 по 1734 г. и вновь в Копенгагене до 1740 г.
Находясь все эти годы на дипломатической службе, Алексей Петрович получил орден св. Александра Невского и чин тайного советника. В 1740 г. по протекции герцога Бирона ему был дан чин действительного тайного советника, а затем он был назначен кабинет-министром в противовес графу Остерману. Бестужев-Рюмин содействовал Бирону в назначении его регентом при малолетнем императоре Иоанне Антоновиче, но с падением герцога и сам лишился своего высокого положения. Был заключен в Шлиссельбургекую крепость, а затем приговорен судом к четвертованию, замененному, из-за недоказанности обвинения и сильных покровителей, ссылкой в деревню. В конце того же года был вызван графом Головкиным и князем Трубецким в Санкт-Петербург, успев принять участие в перевороте 25 ноября 1741 г. в пользу Елизаветы Петровны. Через пять дней после своего воцарения императрица пожаловала Алексею Петровичу орден св. Андрея Первозванного, а затем — звание сенатора, должность директора почтового ведомства и вице-канцлера.
25 апреля 1742 г. отец Алексея Петровича был возведен в графское достоинство Российской империи; таким образом и он стал графом. В 1744 г. императрица назначила его государственным канцлером, а 2 июля 1745 г. император Священной Римской империи Франц 1 удостоил Бестужева графского титула. Канцлер стал графом двух империй.
С 1756 г. Бестужев-Рюмин состоял членом созданной по его инициативе Конференции при высочайшем дворе и имел возможность влиять на действия русской армии, участвовавшей в этот период в Семилетней войне. Руководя внешней политикой Российской империи, он ориентировался на союз с Великобританией, Голландией, Австрией и Саксонией против Пруссии, Франции и Турции. Разъясняя императрице свой политический курс, неизменно ставил в пример Петра 1 и говорил: «Это не моя политика, а политика вашего великого отца». Изменение внешнеполитической ситуации, приведшей к союзу Великобритании с Пруссией и сближению России с Францией в ходе Семилетней войны, а также участие Бестужева-Рюмина в дворцовых интригах, в которых были замешаны великая княгиня Екатерина и фельдмаршал Апраксин, привели к отставке канцлера. 27 февраля 1758 г. он был лишен чинов и знаков отличий и отдан под суд; после длительного следствия Алексея Петровича приговорили к смертной казни, которую императрица заменила ссылкой в деревню. В манифесте о преступлениях бывшего канцлера говорилось, что «ведено ему жить в деревне под караулом, дабы другие были охранены от уловления мерзкими ухищрениями состарившегося в них злодея». Бестужев был сослан в свою можайскую деревню Горетово.
Петр III отрицательно относился к опальному вельможе и, вернув других сосланных сановников прежнего царствования, его оставил в ссылке. Свергнувшая супруга и занявшая престол Екатерина 11 возвратила Бестужева из ссылки и особым манифестом восстановила его честь и достоинство. В нем говорилось: «Граф Бестужев-Рюмин ясно нам открыл, каким коварством и подлогом недоброжелательных доведен он был до сего злополучия... (...) ...За долг христианский и монарший мы приняли: его, графа Бестужева-Рюмина, всенародно показать паче прежнего достойным покойной тетки нашей, бывшей его государыни, доверенности и нашей особливой к нему милости, яко сим нашим манифестом исполняем, возвратя ему с прежним старшинством чины генерал-фельдмаршала, действительного тайного советника, сенатора и обоих российских орденов кавалера с пенсионом по 20 000 рублей в год».
Получив чин генерал-фельдмаршала, Бестужев тем не менее не вернул себе звания канцлера, на которое рассчитывал. В начале нового царствования он входил в число ближних советников Екатерины II, но активной роли в политике уже не играл. Екатерина изредка обращалась к Бестужеву за советом: «Батюшка Алексей Петрович, прошу вас приложенные бумаги рассмотреть и мнение ваше написать».
Алексей Петрович Бестужев-Рюмин был женат на Анне Ивановне Беттихер и имел сына и дочь.
Использованы материалы книги: Соловьев Б.И. Генерал-фельдмаршалы России. Ростов-на-Дону, "Феникс" 2000.
Бестужев-Рюмин Алексей Петрович (22.06.1693—10.04.1766), граф, государственный деятель, генерал-фельдмаршал, сын тайного советника. Обучался в Копенгагенской академии, в 1710 — в Берлине, где показал отличные успехи в латинском, французском и немецком языках и разных науках. В 1712 Бестужев-Рюмин был при посольстве на конгрессе в Утрехте, а в следующем году обратил на себя внимание ганноверского курфюрста Георга. С согласия Петра I был причислен к ганноверскому двору камер-юнкером, а с восшествием Георга I на английский престол послан министром в Россию от нового короля. В 1717 был отозван в Россию, где назначен обер-камер-юнкером к вдовствующей герцогине Курляндской, а в 1718 — резидентом в Данию. В 1721 Бестужев-Рюмин выдвинулся организацией торжественного празднования Ништадтского мира. Во время коронации Екатерины I получил чин действительного камергера. После смерти императора А. Д. Меншиков подверг Бестужева-Рюмина преследованиям, мстя за участие его отца в противодействии планам временщика в Курляндии. Не лучше было положение его и в начале царствования Анны Ивановны. Лишь в 1732 он был переведен в Гамбург и назначен чрезвычайным посланником в Нижний Саксонский округ. Съездив в Киль, Бестужев-Рюмин вывез из архива герцога Голштинского много ценных бумаг, особенно духовную имп. Екатерины I, документ, весьма важный для Анны Ивановны, т. к. был составлен в пользу потомков Петра I. Вскоре Алексею Петровичу удалось войти в доверие к Э. И. Бирону, и после некоторых дипломатических перемещений в 1736 он был произведен в тайные, а в 1740 — в действительные тайные советники и вызван в С.-Петербург для присутствия в Кабинете в качестве противовеса гр. А. И. Остерману. Бестужев-Рюмин содействовал назначению Бирона регентом и, когда последний пал, был заключен в Шлиссельбургскую крепость, однако оправдался и получил свободу, лишившись только должностей. С восшествием на престол Елизаветы возвышение Алексея Петровича пошло быстрым ходом: вскоре он получил звание сенатора и вице-канцлера, место главного директора над почтами, был награжден Андрея Первозванного св. ап. орденом, а в 1744 — возведен в государственные канцлеры. Почти 16 лет Бестужев-Рюмин заведовал иностранными делами России. В его политике возобладали дружба с Венским двором, направленная против Пруссии и отчасти Франции, и добрые отношения с Англией. Во многом он способствовал Ахенскому миру и был главным виновником участия России в Семилетней войне.
Бестужев-Рюмин находился в прекрасных отношениях с Екатериной Алексеевной и враждебных — с Петром Федоровичем, даже замышлял лишить последнего права на русский престол и возвести Павла Петровича на престол под опекунством Екатерины. В 1757 Елизавета тяжко заболела; положение Бестужева-Рюмина стало критическим; полагая, что Елизавета умрет, он отдал распоряжение русскому главнокомандующему С. Ф. Апраксину, недавно перед тем одержавшему победу под Грос-Егерсдорфом, отступить в Россию. Выздоровевшая Елизавета за такой поступок лишила Алексея Петровича чинов и знаков отличий; канцлер был приговорен к отсечению головы, но императрица ограничилась ссылкой его в деревню Горетову, в 120 верстах от Москвы, где было «велено ему жить в деревне под караулом, дабы другие были охранены от уловления мерзкими ухищрениями состаревшегося в них злодея». В ссылке пробыл Бестужев-Рюмин более трех лет, занимаясь больше Свящ. Писанием, и уже в 1763 издал книгу под заглавием «Утешение христианина в несчастии, или Стихи, избранные из Священного Писания», позже им изданную на французском, немецком и шведском языках.
По восшествии на престол Екатерины II комиссия по настоянию Бестужева-Рюмина пересмотрела дело и приговор и оправдала его. Екатерина возвратила ему все ордена и чины со старшинством службы и переименованием в генерал-фельдмаршалы (1762). Но, уволенный по причине преклонных лет от занятий военных и гражданских, Бестужев-Рюмин, как ни стремился, не мог уже оказывать прежнего влияния на государственные дела.
Алексей Петрович наиболее отличился на дипломатическом поприще: 1) в 1741 он заключил союзный оборонительный договор с Великобританией сроком на 15 лет; 2) в 1743 — такой же союзный оборонительный договор с Пруссией на 18 лет; 3) в 1746 подписал оборонительный союзный договор между Российским двором и имп. Марией Терезией; 4) в 1753 заключил и подписал в Москве секретнейший оборонительный «артикул» с австрийским полномочным Претлахом относительно Оттоманской Порты; 5) в 1756 Бестужев-Рюмин подписал вместе с французским и австрийским уполномоченными акт о присоединении Российского двора к Версальскому договору между Францией и Австрией, а в 1757 заключил добавочные конвенции с представителями тех же государств. Кроме того, он подписал ок. 10 договоров и конвенций с европейскими государствами: Польшей, Швецией, Данией.
Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru
Бестужев-Рюмин Алексей Петрович (22.5.1693-10.4.1766), граф (1724), генерал-фельдмаршал (1762). Младший сын П.М. Бестужева-Рюмина. По ходатайству отца получил разрешение вместе со старшим братом поехать для обучения за границу за собственные средства. Обучался в Копенгагене и Берлине (1708-1712). По повелению Петра I определен на службу при посольстве в Голландии (1712) к русскому полномочному министру в Голландии князю Б.И. Куракину; с разрешения Петра I поступил на службу к ганноверскому курфюрсту Георгу-Людвигу первоначально полковником, а затем камер-юнкером.
В 1714, вступив на английский престол, Георг взял с собой Бестужева-Рюмина и затем отправил его в качестве английского министра к Петру I с нотификацией о восшествии на престол. В Англии Бестужев-Рюмин пробыл около 4 лет.
В 1717, узнав о бегстве царевича Алексея Петровича в Вену, поспешил написать ему письмо с уверением в преданности и готовности служить «будущему царю и государю» (на следствии Алексей не выдал Бестужева-Рюмина) В 1717 Бестужев-Рюмин просил у Георга I увольнения от службы, так как отношения между Петром и ганноверским домом стали портиться По прибытии в Россию в 1718 Бестужев-Рюмин назначен обер-камер-юн-кером ко двору вдовствующей герцогини курляндской Анны Ивановны, где прослужил около двух лет.
В 1721 заменил князя В.Л. Долгорукого в качестве русского министра-резидента в Дании при дворе короля Фридриха IV. Бестужеву-Рюмину было поручено добиться от Дании признания за Петром императорского титула, а за герцогом голштинским - королевского высочества. Он должен был также настоять на беспошлинном проходе русских судов через Зунд. Переговоры затянулись По случаю заключения Ништадтского мира Бестужев-Рюмин устроил великолепный праздник для иностранных министров. Гостям были вручены медали с изображением Петра I в честь памятного события.
В 1724 датское правительство признало императорский титул Петра I. В день коронования Екатерины I Петр пожаловал Бестужева-Рюмина в действительные камергеры. Жаловала его и Екатерина I, но в 1727 Бестужев-Рюмин вмешался в интриги так называемого бестужевского кружка и помогал сообщникам, влияя на венский двор. Хотя раскрытие кружка и не отразилось непосредственно на участи Бестужева-Рюмина, однако надолго лишило его возможности вернуться в Россию. В 1731, после воцарения Анны Ивановны, Бестужева-Рюмина перевели резидентом в Гамбург и лишь в 1732, после многократных жалоб и просьб с его стороны, назначили чрезвычайным посланником при Нижнесаксонском округе. Он всеми силами старался угодить новому правительству и добился этого. Он извлек из архива в Киле документы о правах герцогов Голштинских на русский престол, раскрыл заговор (мнимый) князя Черкасского, в связи с чем счел необходимым лично прибыть в Санкт-Петербург (1733), где обратил на себя внимание Бирона. В 1740 назначен кабинет-министром. После падения Бирона Бестужев-Рюмин был арестован и заключен в Шлиссельбургскую крепость, приговорен к смертной казни через четвертование (14 января 1741), но благодаря падению Миниха и влиянию русских вельмож казнь была заменена (в апреле 1741) ссылкой в единственное неконфискованное у него имение в Белозерском уезде (в 312 душ). В том же году поддержал Елизавету Петровну и после ее воцарения стал вице-канцлером и сенатором. 25.4.1742 пожалован в графское Римской империи достоинство. Ему удалось (в июне 1744) добиться высылки французского посланника Шетарди, удаления из России агентов прусского короля - принцессы Цербстской (мать будущей Екатерины II) и Брюммера - и запрещения Лестоку вмешиваться в иностранные дела. В июле 1744 назначен канцлером. В 1748 он нанес еще более тяжелый удар врагам, доказав подкупленность Воронцова и Лестока. Первый потерял свое прежнее влияние, а Лесток после суда и пытки был сослан в Углич. Такими мерами Бестужеву-Рюмину удалось отчасти устранить влияние Франции и Пруссии и сблизить Россию сначала с Англией, а потом и с Австрией, с которыми были заключены субсидные и союзные соглашения. Одновременно с усилением влияния Бестужева-Рюмина росла враждебность России по отношению к Пруссии Фридриха Великого. Руководя внешней политикой России, Бестужев-Рюмин ориентировался на союз с Великобританией, Голландией, Австрией и Саксонией против Пруссии, Франции и Турции. Изменение внешнеполитической ситуации (союз Великобритании с Пруссией и сближение России с Францией) в ходе Семилетней войны, а также участие Бестужева-Рюмина в дворцовых интригах (сближение с Екатериной Алексеевной и рассмотрение плана возведения ее на престол, минуя наследного великого князя) привели в 1758 к его падению.
27.2.1758 арестован, лишен чинов и знаков отличия. В 1759 после длительного следствия приговорен по обвинению в оскорблении Величества к смертной казни, замененной ссылкой в деревню Горетово Можайского уезда. В 1762 возвращен из ссылки, в 1763 получил чин генерал-фельдмаршала; входил в число ближайших советников императрицы Екатерины II, но активной роли в политике уже не играл В 1763 награжден орденом Св. Анны. Уволен со службы в 1764 по возрасту Бестужев-Рюмин известен еще как изобретатель капель, которые он открыл во время занятий химией в Дании (1725). Секрет их приготовления он сообщил академику Моделю, который передал его аптекарю Дуропу. Екатерина приобрела рецепт их изготовления у вдовы последнего за 3 тыс. руб. и обнародовала его в «Санкт-Петербургских ведомостях». Бестужев-Рюмин был большим любителем медальерного дела. Он отчеканил медали в память Ништадтского мира (в 1721 и в 1763), в память своей ссылки (1757-1762), в честь вступления на престол Екатерины II (1763). Во время ссылки в Горетове он составил книгу «Избранные из Священного Писания изречения во утешение всякого невинно претерпевающего христианина» (издана в 1763 на русском, немецком и французском, а в 1764 - шведском языках). Старший сын Бестужева-Рюмина Петр умер молодым, не вступив в брак; второй, Андрей, за беспутное поведение (по просьбе отца) был заточен в монастырь. Использованы материалы книги: Сухарева О.В. Кто был кто в России от Петра I до Павла I, Москва, 2005
Бестужев-Рюмин Алексий Петрович (1693-1766), родился в Москве 22 мая 1693 г. Воспитывался вместе с братом своим заграницей. В 1712 г. он был отправлен, в числе других лиц русского посольства, на конгресс в Утрехт. После того с разрешения имп. Петра I Алексей Петрович поступил на службу к курфюрсту Ганноверскому, который пожаловал его камер-юнкером. Когда курфюрст Георг и взошел на английский престол, он отправил Бестужева в качестве посланника к Петру. Чрез три года Б. был отозван в Pоссию. В 1718 г. поступил обер-камерюнкером к вдовствовавшей герцогине Курляндской, Анне Иоановне, но через два года был назначен резидентом в Дании, в 1731 г. его переместили резидентом же из Дании в Гамбург. Б. ездил в Киль, осмотрел архивы герцога Голштинского и вывез в Петербург много интересных бумаг, между которыми была духовная имп. Екатерины и. В конце 1734 г. Бестужев был перемещен снова в Данию, благодаря расположению к нему Бирона, Б.: едва приехав в Копенгаген, был аккредитован посланником при нижнесаксонском дворе и пожалован тайным, а в 1740 году, 25 марта, действительным тайным советником, с повелением явиться в Петербург для присутствия в кабинете. Бирону, для противовеса графу Остерману, нужен был ловкий человек, а таким и был Бестужев. В благодарность за это, Бестужев содействовал в назначении Бирона регентом Российской империи на время малолетства Иоанна Антоновича.
8 ноября 1740 г. пал Бирон. С падением его пострадал и Бестужев, который был заключен в Шлиссельбургскую крепость. Не смотря на старания запугать его, Б. совершенно оправдался и его освободили, но только лишили должностей. По вступлении на престол императрицы Елисаветы Петровны, благодаря ходатайству друга своего, лейб-медика Лестока, граф Алексей Петрович был пожалован в короткий промежуток времени 1741 - 1744 г. в вицеканцлеры, сенаторы, и главные директоры над почтами, орденом св. ап. Андрея Первозванного, и наконец великим канцлером. Достигнув высокого звания канцлера и не имея соперников, Бестужев-Рюмин шестнадцать лет управлял Россией. Он был расположен к Венскому двору, ненавидел Пруссию и Францию. Последствием его ненависти к Пруссии была разорительная война против Фридриха Великого, стоившая России более трехсот тысяч человек и более тридцати миллионов рублей. Наследник престола Петр Федорович, почитатель Фридриха, ненавидел Бестужева; в свою очередь и Петр Федорович был ненавидим канцлером, так что, когда родился Павел Петрович, то Бестужев вздумал лишить родителя престола и упрочить его за Павлом Петровичем, под опекунством Екатерины.
В 1757 г. тяжкая болезнь постигла Елисавету. Бестужев, думая, что императрица уже не встанет, самовольно написал генерал-фельдмаршалу Апраксину возвратиться в Россию, что Апраксин и исполнил. Но Елисавета Петровна оправилась от болезни. Разгневанная на Бестужева за его своеволие, императрица 27 февраля 1758 г. лишила канцлера чинов и знаков отличий. Виновником его падения был любимец наследника, камергер Брекдорф. Алексей Петрович был удален в принадлежащее ему село Горстово, Московской губернии. Его приговорили к смерти, но государыня заменила этот приговор ссылкою. Ссылка канцлера продолжалась до водворения императрицы Екатерины II. Он был вызван в Петербург и Екатерина возвратила опальному чины, ордена и переименовала в генерал-фельдмаршалы. Кроме того, последовал Высочайший указ, в котором была обнародована невинность Бестужева-Рюмина.
С 1741 - 1757 Б. участвовал во всех дипломатических делах, договорах и конвенциях, которые Россия заключила с европейскими державами.
В 1763 году он напечатал в Москве сочиненную им книжку: "Утешение христианина в несчастии, или стихи, избранные из Священного Писания". Эту же книжку в последствии Бестужев напечатал в С.-Петербурге, в Гамбург и Стокгольм на французском, немецком и шведском языках. Преосв. Гавриилом она была переведена на латинский язык. Манштейн говорит про Бестужева, что он был ума разборчивого, приобрел долговременною опытностью навык в делах государственных, был чрезвычайно трудолюбив; но вместе с тем горд, хитер, мстителен, неблагодарен и жизни невоздержной.
Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон Энциклопедический словарь.
Бестужев-Рюмин Алексей Петрович - граф, русский государственный деятель и дипломат, генерал-фельдмаршал (1762). Кабинет-министр (1740-1741), канцлер (1744-1758). В течение 16 лет фактически руководил внешней политикой России. Участник дворцового заговора (1757), был арестован и сослан. Реабилитирован Екатериной II. С 1762 года первоприсутствующий в Сенате.
Алексей Петрович Бестужев-Рюмин родился 22 мая 1693 года в Москве в семье известного русского дипломата Петра Михайловича Бестужева-Рюмина. В 1708 году Алексей вместе со старшим братом Михаилом по распоряжению Петра I был послан учиться в Копенгаген, а затем в Берлин. Алексей весьма преуспел в науках, особенно в иностранных языках. После окончания учебы братья совершили путешествие по Европе, а по возвращении в Россию поступили на дипломатическую службу. Алексей Бестужев-Рюмин был направлен чиновником в русское посольство в Голландию. Молодой человек оказался в центре острых дипломатических переговоров ведущих европейских стран. Он начинал службу под опекой знаменитого петровского дипломата Б.И. Куракина и присутствовал при подписании Утрехтского мира (1713), завершившего войну за Испанское наследство. В 1713 году Бестужев-Рюмин, получив разрешение Петра, поступил на службу к курфюрсту ганноверскому, ставшему через год английским королем Георгом I. Молодой русский дворянин, прекрасно воспитанный и образованный, очень понравился королю, он пожаловал его в камер-юнкерры и направил в качестве посланника к Петру I. Алексей Петрович обладал всеми качествами искусного дипломата: был умен, хладнокровен и расчетлив, хорошо разбирался в европейской политике. В 1717 году Бестужев-Рюмин вернулся на русскую службу. В 1720-1731 годах он был резидентом (представителем) в Копенгагене, где с успехом решал задачу нейтрализации враждебного России английского влияния в Дании. В 1731-1734 годах - резидентом в Гамбурге. Бестужев-Рюмин ездил в Киль, где ознакомился с архивами герцога Голштинского. Он вывез в Петербург много интересных документов, среди бумаг оказалась духовная императрицы Екатерины I. В конце 1734 года Бестужева-Рюмина снова перевели в Данию. Благодаря покровительству фаворита русской императрицы Бирона Алексей Петрович был аккредитован посланником при нижнесаксонском дворе и пожалован тайным, а 24 марта 1740 года действительным тайным советником. Бестужев-Рюмин переехал в Петербург, где занял место кабинет-министра. Первый министерский опыт дипломата оказался недолгим и едва не стоил ему жизни. В результате переворота, свергнувшего ненавистного русскому дворянству регента Бирона, Бестужев-Рюмин был арестован заговорщиками во главе с Минихом и брошен в каземат Шлиссельбургской крепости. Под допросом он дал показания на Бирона, но при первом же удобном случае отказался от всех обвинений в адрес временщика, сославшись на угрозы и плохое содержание в тюрьме. Бестужев-Рюмин был привлечен к суду и приговорен к четвертованию. Но Анна Леопольдовна, бывшая недолгое время на престоле, заменила ему казнь ссылкой в Белозерский уезд. Вскоре Бестужев-Рюмин получил оправдание, но от дел его отстранили. Дворцовый переворот 25 ноября 1741 года привел к власти младшую дочь Петра I Елизавету Петровну. В первые полгода царствования Елизаветы значительное влияние при дворе имел французский посланник И.Ж. Шетарди и лейб-медик императрицы граф Лесток. Во многом благодаря их стараниям Бестужев-Рюмин вернулся ко двору, был награжден орденом Андрея Первозванного, назначен сенатором, а затем вице-канцлером. Шетарди даже советовал Елизавете назначить его канцлером. Француз надеялся, что обязанный ему своим возвышением Бестужев-Рюмин будет послушным орудием в его руках. Вице-канцлер Бестужев-Рюмин имел вполне определенные, сложившиеся взгляды на основные задачи русской дипломатии. Главным он считал возвращение к продуманному внешнеполитическому курсу Петра I, что позволило бы России укрепить свой престиж и расширить влияние на международной арене. Когда Шетарди попытался склонить Елизавету к переговорам со Швецией на условиях пересмотра решений Ништадтского мира, он получил решительный отказ. Алексей Петрович полностью разделял позицию императрицы, твердо убежденный в том, что "невозможно начинать никаких переговоров иначе, как приняв в основания Ништадтский мир". Летом 1742 года возобновились военные действия между Россией и Швецией; закончились они полным разгромом шведской армии. В этих условиях шведское правительство решило быстрее начать переговоры о заключении мира. В августе 1743 года в Або был подписан мирный договор России и Швеции. В разработке условий договора Бестужев-Рюмин принимал активное участие. Шведское правительство подтвердило условия Ништадтского мира. Территориальные приобретения России оказались весьма незначительными. Подобные уступки со стороны русской дипломатии, на первый взгляд, могут показаться неоправданными. Тем не менее это был верный и весьма дальновидный шаг. Хорошо зная, что Швеция постоянно становится объектом интриг французской и прусской дипломатии, Бестужев-Рюмин предпочитал заключить длительный мир на умеренных условиях, чем подписывать договор, который вызовет желание пересмотреть его сразу же после подписания. Расчет вице-канцлера оправдал себя уже к осени 1743 года, когда шведское правительство, совершенно неожиданно для версальского двора, подписало с Россией Декларацию о военной помощи, опасаясь нападения Дании и роста крестьянских волнений внутри страны. Бестужев-Рюмин представлял собой довольно редкую фигуру в политической жизни России этого периода, когда фаворитизм набирал силу. Пользуясь большим влиянием на Елизавету, он никогда не был ее фаворитом. Огромное трудолюбие, проницательный ум, блестящие дипломатические способности, умение убеждать позволили ему стать победителем в сложнейшей и жесточайшей борьбе с "французской партией" и ее сторонниками. Однако, считая, что цель оправдывает средства, Алексей Петрович весьма часто пользовался далеко не честными методами, среди которых были и перлюстрация корреспонденции противника, и подкуп, а иногда и шантаж. Но проводимый Бестужевым-Рюминым внешнеполитический курс отличался продуманностью, принципиальностью и четкостью в защите интересов России.
В 1742 году возобновились русско-английские переговоры о союзе. Победы русской армии в войне со Швецией сделали ненужной помощь Англии на Балтике. В августе в связи с бесперспективностью попыток французской дипломатии навязать России свое посредничество в мирных переговорах со Швецией французский посол Шетарди был отозван в Париж. Его отъезд ускорил переговоры, завершившиеся 11 (23) декабря подписанием Московского союзного договора России и Англии. Договор с Англией и активизация русско-австрийских отношений вызвали большую озабоченность в Версале и в Берлине. Деятельность Бестужева-Рюмина могла не только привести к дискредитации версальского посла (Шетарди) при дворе Елизаветы, но и противоречила всем внешнеполитическим планам французского правительства. Поэтому неудивительно, что одной из важнейших задач французской дипломатии в 1742-1745 годах было свержение Бестужева-Рюмина. В этом деле французских представителей полностью поддерживала прусская дипломатия. Фридрих II ставил в прямую зависимость от отстранения Бестужева-Рюмина свои успехи в деле изоляции и полного разгрома Австрии. Если же вице-канцлер удержится на своем месте, следовало "для приобретения его доверия и дружбы" израсходовать значительную сумму денег на его подкуп. Хотя Бестужев-Рюмин, как и большинство государственных деятелей того времени, довольно охотно брал взятки, тем не менее ни французской, ни прусской дипломатии не удалось его подкупить. Он вел ту политику, какую считал нужной. Вице-канцлер нанес ответный удар по "французской партии". По его указанию переписка Шетарди с версальским двором была перехвачена, дешифрована и представлена Елизавете. Помимо весьма откровенных высказываний о целях и задачах политики Франции по отношению к России императрица нашла в письмах нелестные отзывы и комментарии о придворных нравах и быте Петербурга, а главное - о себе самой. В июне 1744 года с громким скандалом Шетарди был выслан из Петербурга. Разоблачение Шетарди привело к падению влияния "французской партии" и укрепило положение Бестужева-Рюмина, который в июле 1744 года был назначен канцлером. Новый канцлер руководствовался во внешней политике такими принципами, в которых видел основу могущества России. Свою концепцию Бестужев-Рюмин называл "системой Петра I". Суть ее состояла в постоянном и неизменном сохранении союзнических отношений с теми государствами, с которыми у России совпадали долговременные интересы. В первую очередь, по мнению канцлера, к ним относились морские державы - Англия, Голландия. С этими странами у России не могло быть территориальных споров, их связывали давние торговые отношения, а также общие интересы на севере Европы. Несомненное значение имел и союз с Саксонией, так как саксонский курфюрст с конца XVII века был еще и королем польским. Бестужев-Рюмин понимал, что Польша с ее нестабильным внутренним положением и постоянной борьбой шляхетских группировок за влияние на очередного избранного короля всегда может стать объектом для антирусских интриг. Важнейшим союзником для России Бестужев-Рюмин считал Австрию, поскольку Габсбурги являлись старыми противниками французских Бурбонов на континенте, а поэтому были заинтересованы в поддержании определенного баланса сил в Центральной и Восточной Европе и не допускали усиления влияния там версальского двора. Основное же назначение русско-австрийского союза Бестужев-Рюмин видел в противодействии Османской империи, которая была в то время весьма опасным южным соседом и для России, и для Австрии. С помощью этого союза он рассчитывал противостоять не только антирусским интригам французской дипломатии в Турции, но и решить одну из важнейших внешнеполитических проблем России - получить выход в Черное море и обеспечить безопасность южных границ. Среди тайных и явных противников России на международной арене Бестужев-Рюмин выделял Францию и Швецию, так как первая опасалась усиления влияния России на европейские дела, а вторая - мечтала о реванше, который восстановил бы ее позиции на Балтике и северо-западе Европы. Хотя у России с названными странами были столь различные интересы, Бестужев-Рюмин считал, однако, что следует поддерживать с ними нормальные дипломатические отношения. Особое внимание Бестужев-Рюмин уделил характеристике "неприятеля потаенного", а потому и более опасного - Пруссии. Канцлер считал, что верить слову и даже договору, подписанному с Пруссией, нельзя: это доказала вся вероломная внешняя политика прусского короля, поэтому союз с ним невозможен и опасен. "Коль более сила короля Прусского умножится, - подчеркивал канцлер, - толь более для нас опасности будет, и мы предвидеть не можем, что от такого сильного, легкомысленного и непостоянного соседа... империи приключиться может". Тем не менее Бестужев-Рюмин не отрицал возможность и необходимость поддерживать между Россией и Пруссией дипломатические отношения. "Внешнеполитическая программа канцлера Бестужева-Рюмина, конечно, не была лишена недостатков, - считает российский историк дипломатии А.Н. Шапкина. - Основными из них были чрезмерная приверженность системе трех союзов (морские державы, Австрия, Саксония) и определенная переоценка общности интересов России с этими странами. Но Бестужев-Рюмин был дальновидным политиком, знавшим большинство тонкостей европейских дипломатических отношений. Он сумел вполне верно определить основные задачи, стоявшие перед русской дипломатией в тот период, указал ее явных и тайных противников, прямых и потенциальных союзников. Внешнеполитическая концепция Бестужева-Рюмина была в целом мало динамичной, но одновременно достаточно гибкой, так как предполагала использование разнообразных методов для достижения поставленных целей и для противоборства с дипломатическими противниками, избегая при этом открытой конфронтации. Однако следует отметить, что в программе канцлера доминировала антипрусская направленность". На принятие Елизаветой внешнеполитической программы Бестужева-Рюмина и изменению внешнеполитического курса России повлияли события осени 1744 года, когда положение в Европе вновь обострилось. В августе прусский король возобновил войну против Австрии. Прусские войска захватили часть Богемии и вторглись в Саксонию. Бестужев-Рюмин приступил к выполнению своей программы.
Еще в феврале 1744 года был возобновлен оборонительный союз с саксонским курфюрстом, однако оставался в силе и союзный договор с Пруссией, заключенный в марте 1743 года. В сложившейся ситуации оба правительства обратились к России за вооруженной поддержкой, как это предусматривалось в договорах, чем поставили российское правительство в затруднительное положение. Петербургский кабинет являлся союзником двух воюющих государств. Бестужев-Рюмин считал необходимым действовать решительно. К этому его побуждала не только собственная внешнеполитическая программа, но и то серьезное поражение, которое прусские войска нанесли Австрии и Саксонии весной и летом 1745 года, когда значительно продвинулись в глубь Прибалтики и стали угрожать северо-западным границам России. В сентябре 1745 года канцлер представил на рассмотрение императрицы записку о мерах, которые должно принять российское правительство в связи с прусско-саксонским конфликтом. Его позиция прозвучала весьма четко: Пруссия, побуждаемая "наущениями и деньгами Франции", нарушила свои договорные обязательства и напала на Саксонию и Австрию, поэтому не может рассчитывать на какую-либо поддержку России. Выступая за оказание помощи Саксонии, Бестужев-Рюмин подразумевал прежде всего дипломатические средства, а в случае неудачи - направление вспомогательного корпуса. Однако канцлер не исключал и возможности вступления в войну в результате присоединения России к заключенному в январе 1745 года Варшавскому договору с Англией, Голландией, Австрией и Саксонией для совместного отражения нападения Пруссии.
В конце 1745 года в Петербурге начались напряженные переговоры о заключении русско-австрийского оборонительного союза. Несмотря на определенную общность интересов, русско-австрийские переговоры были далеко не простыми. Бестужев-Рюмин решительно отклонил настойчивые требования австрийских представителей распространить casus foederis (случай союза) на уже идущую франко-австрийскую войну. Он подчеркнул, что это слишком тяжелое обязательство, не подкрепленное достаточной компенсацией, кроме того, это не отвечает ни интересам России, ни ее внешнеполитическим задачам. Переговоры завершились подписанием 22 мая 1746 года союзного договора России с Австрией сроком на 25 лет. Договор предусматривал оказание взаимной помощи войсками в случае, если союзник подвергнется нападению со стороны третьей державы. Русско-австрийский договор служил краеугольным камнем во внешнеполитической программе канцлера Бестужева-Рюмина и несколько позже был дополнен соглашениями с Польшей и Англией. Соглашение с Австрией на данном этапе отвечало интересам России и позволило достаточно эффективно противостоять расширению прусской агрессии в Европе в годы Семилетней войны. Вслед за подписанием русско-австрийского союзного договора в Петербурге начались русско-английские переговоры о заключении субсидной конвенции - особого вида союзного договора, условия которого предусматривали содержание войск одной из договаривающихся сторон, предоставленных ей другой стороной. Петербургский кабинет рассчитывал привлечь Англию для борьбы с растущей прусской агрессией.
С июня по октябрь 1747 года было подписано три конвенции. Подписание союзного договора с Австрией и трех субсидных конвенций с Англией твердо определило позицию России и сыграло значительную роль в приостановке прусской агрессии и в окончании войны за Австрийское наследство. Канцлер Бестужев-Рюмин был противником русско-французского сближения. Для великого князя и наследника Петра Федоровича Фридрих II был кумиром, поэтому Петр не только выступал против войны с Пруссией, но и откровенно выдавал планы ведения войны через английского резидента прусскому королю. Бестужев-Рюмин с тревогой наблюдал, как ухудшается здоровье Елизаветы. Единственное спасение для себя канцлер нашел в поддержке жены Петра III, великой княгини Екатерины Алексеевны. Задуманный им план должен был привести к свержению Петра III и воцарению Екатерины при ведущей роли в управлении самого Бестужева-Рюмина. Однако заговор был быстро раскрыт. Бестужев, успевший уничтожить компрометирующие его бумаги, был арестован, лишен чинов, званий, орденов и в 1758 году сослан в свое подмосковное имение.
Взошедшая в 1762 году на трон Екатерина II вызвала из ссылки опального дипломата, сделала его генерал-фельдмаршалом и "первым императорским советником". Екатерине II импонировали ум, твердая воля и деловые качества этого политика. "Граф Бестужев думал как патриот и им нелегко было вертеть, - вспоминает государыня в своих "Записках", - хотя человеком был сложным и неоднозначным..." Но если в начале своего правления Екатерина нуждалась в советах мудрого дипломата, то затем она нашла более молодых сподвижников. Бестужев-Рюмин удалился от дел, и вскоре опубликовал книгу "Утешение христианина в несчастии, или Стихи, избранные из Священного Писания". Эта книга была издана в Санкт-Петербурге, Гамбурге и Стокгольме на французском, немецком, шведском и латинском языках. Бестужев-Рюмин прославился не только как великий русский дипломат. Алексей Петрович изобрел популярные и в наши дни "бестужевские капли" от головной боли...
Использованы материалы сайта http://100top.ru/encyclopedia/
ХМаРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТ
М.Ю. Анисимов
РОССИЙСКИЙ ДИПЛОМАТА.П. БЕСТУЖЕВ-РЮМИН (1693-1766)
М.Ю. Анисимов
Анисимов Максим Юрьевич
- младший научный сотрудник Института
российской истории РАН.
Очерк создан при поддержке Российского гуманитарного научного фонда
(проект № 04-01-00-106а).
Алексей Петрович Бестужев-Рюмин принадлежит к числу выдающихся дипломатов России. Он оставил яркий след в истории международных отношений Европы, но, несмотря на это, не избалован вниманием историков.
В XIX в. сведения о Бестужеве-Рюмине, в основном биографического характера, содержались в различных сборниках, как, например, в "Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов" Д.Н. Бантыш-Каменского. Самой подробной биографией Бестужева является статья А. Преснякова в "Русском биографическом словаре" 1900 г., переизданном в 1992 г. В современный период оценивалось уже политическое наследие Бестужева - очерк А.Н. Шапкиной о его деятельности в первые годы нахождения на канцлерском посту, включенный в сборник "Российская дипломатия в портретах", и статьи Н.Н. Яковлева в сборнике "Британия и Европа". Внешнеполитическая концепция Бестужева рассматривалась в общих трудах, посвященных его эпохе, - работе Н.Н. Яковлева "Европа накануне Семилетней войны", двух монографиях Е.В. Анисимова - "Россия в середине XVIII века" и "Елизавета Петровна". Французская исследовательница Ф.-Д. Лиштенан, работа которой "Россия входит в Европу" получила в 1998 г. премию Французской академии, вообще не рассматривает Бестужева как политика, имевшего продуманную систему ориентиров, и считает, что "долгие годы Бестужев ставил внешнюю политику России в зависимость от состояния ее финансов и заключал союзы с теми, кто платил больше денег" . В перечисленных работах не исследовалось отношение канцлера к сопредельным России государствам и возможностям территориального расширения страны. Нуждаются в уточнении и предпосылки падения влияния канцлера на внешнюю политику страны.
ВЗЛЕТЫ И ПАДЕНИЯ БЕСТУЖЕВА-РЮМИНА
22 мая (1 июня) 1693 г. в семье московского дворянина Петра Михайловича Бестужева и его супруги Евдокии Ивановны родился третий ребенок, получивший имя Алексей. Род его, по легенде, происходил от выехавшего в Россию в 1403 г. англичанина Гавриила Беста, сын которого, Яков Рюма, был боярином Ивана III. В действительности Алексей Петрович был потомком новгородцев, выведенных в Москву Иваном III после ликвидации независимости Новгорода. Фамилия его имеет русские корни: "бесстуж" - не докучающий ничем. С 1701 г. Бестужевы стали писаться Бестужевыми-Рюмиными. Отец будущего канцлера служил воеводой в Симбирске, выполнял дипломатические поручения в Вене и Берлине, ав 1712 г. стал обер-гофмейстером у герцогини курляндской Анны Иоанновны. Затем безуспешно пытался помочь побочному сыну польского короля Августа II графу Морицу Саксонскому получить герцогский престол в Курляндии. В 1728 г. Анна Иоанновна обвинила его в хищениях, в 1730 г. он был сослан в деревню, но в 1737 г. освобожден. От взошедшей на престол 25 ноября 1741 г. Елизаветы Петровны Петр Михайлович (вместе с сыновьями) в 1742 г. получил графский титул. В следующем году он скончался.
Оба его сына, старший - Михаил (1688-1760) и младший - Алексей в 1708 г. были отправлены Петром I в числе многих дворянских детей на учебу за границу. Алексей учился в Копенгагене, затем в Берлине. Показал прекрасное знание иностранных языков (латинского, французского и немецкого), завершил образование путешествием по Европе и в 1712 г., в возрасте 19 лет, получил первое дипломатическое поручение - назначение "дворянином посольства" в русское представительство в Гааге и на Утрехтском конгрессе, тогдашнем средоточии европейской политики, завершившем войну за Испанское наследство (1700-1713 гг.). Посольством руководил знаменитый петровский дипломат князь Б.И. Куракин.
В 1713 г. курфюрст Ганновера Георг-Людвиг обратил внимание на молодого человека в свите русского посланника в Гааге и пригласил его к себе на службу. Петр I не возражал против перехода Бестужева на иностранную службу, надеясь, что подающий надежды молодой дипломат приобретет при европейском дворе новые умения. В 1714 г. Георг-Людвиг стал английским королем Георгом I и отправил Бестужева в Россию с извещением об этом событии, с тем, чтобы тот стал посланником Англии в России, что с радостью было принято Петром I. Когда в 1716 г. царевич Алексей бежал из России, Бестужев отправил к нему письмо, в котором заявлял, что всегда был готов ему служить, но, находясь в России, не мог этого сделать, а теперь царевич может им располагать . Если бы Петр I узнал об этом, повествование об Алексее Бестужеве на этом и закончилось бы, но Бестужеву повезло. В 1717 г. Петр отозвал его с английской службы, в 1718 г. он стал обер-камер-юнкером при дворе Анны Иоанновны, где тогда служил его отец; а в 1720 г. - резидентом в Дании. Здесь он сумел отличиться, когда 1 декабря 1721 г. устроил торжества по случаю заключения Ништадтского мира. Он хотел отчеканить на датском монетном дворе по этому поводу медали с портретом Петра I. Однако датчане заявили, что фраза на медали: "даровав Северу давно ожиданное спокойствие" . предосудительна для их страны, и чеканить медали отказались. Тогда Бестужев выбил их в Гамбурге и раздал иностранным дипломатам и датским политикам, вынужденным их принять. Петр, находившийся на Каспии, узнав об этом, лично написал резиденту в Копенгагене благодарственное письмо. В 1723 г. наградил его в Ревеле своим нагрудным портретом, осыпанным бриллиантами (в те времена очень высокая награда), а в 1724 г., на коронации своей супруги Екатерины, император произвел Бестужева в действительные камергеры.
В 1725 г. Петр I умер, и карьера Бестужева застопорилась. Всесильный тогда А.Д. Меншиков помнил противодействие со стороны П.М. Бестужева своим планам стать герцогом в Курляндии и не собирался покровительствовать его сыну. После прихода к власти Анны Иоанновны в 1730 г. Алексей Петрович покинул Копенгаген. Он занял куда менее престижную должность резидента в Гамбурге и Нижнем Саксонском округе, но уже в следующем году получил полномочия чрезвычайного посланника. В 1733 г. он сумел оказать редкую услугу императрице, изъяв из архива в городе Киль (Шлезвиг-Гольштейн) находившееся там завещание Екатерины I, по которому в случае, если Петр II не оставит наследников, престол переходил к Анне Петровне (матери будущего Петра III), затем Елизавете Петровне, при условии преимущества их потомков-мужчин перед женщинами.
Дальше карьера Бестужева снова пошла в гору. В конце 1734 г. его опять переводят в Данию, но уже с награждением орденом Св. Александра Невского. Он сохраняет и прежний пост в Гамбурге. В 1736 г. получает чин тайного советника, а 25 марта 1740 г. -действительного тайного советника и призывается ко двору в Петербург. Анне Иоанновне оставалось жить несколько месяцев, и ее фавориту Э.И. Бирону нужен был союзник в борьбе против графа А.И. Остермана, руководившего тогда внешнеполитическими делами. Бирон познакомился с Бестужевым в Петербурге, куда тот привез похищенное завещание Екатерины I. Вероятно, он уже тогда заметил ловкого дипломата, и дальнейшие повышения Алексея Петровича в Копенгагене - дело его протекции.
После смерти Анны Иоанновны 17 октября 1740 г. Бирон становится регентом при малолетнем Иоанне Антоновиче. Автором манифеста об этом событии был Бестужев-Рюмин, который после казни противника Бирона кабинет-министра А.П. Волынского занял его место и получил орден Белого Орла.
Когда регента Бирона сверг фельдмаршал граф Б.X. Миних, Алексей Петрович сразу же оказался в тюрьме, растерялся и дал показания против Бирона. Затем, при очной ставке с ним, отказался от своих показаний, сославшись на угрозы и жестокое обращение в тюрьме. Его приговорили к четвертованию, потом помиловали, но лишили должностей и наград и отправили в ссылку. В октябре 1741 г. российская правительница Анна Леопольдовна, мать Иоанна Антоновича, позволила Бестужеву находиться в столице.
Переворот 25 ноября 1741 г. возвел на русский престол Елизавету Петровну. Она вернула ко двору и бывших опальных соратников ее отца, и жертв прежнего режима, исключая Бирона. Миних и Остерман отправились в ссылку. Одному из организаторов заговора - лейб-медику Елизаветы французу И.Г. Лестоку понадобился опытный и умный дипломат, обязательно русский по происхождению, так как переворот 25 ноября, по мысли заговорщиков, должен был показать всем, что теперь с немецким засильем покончено. Бестужев-Рюмин был человеком умным, опытным дипломатом, русским по происхождению, сыном соратника Петра I, сам служил императору, безвинно пострадал при прежнем правлении, и казался Лестоку, который мог с ним познакомиться еще до переворота, лучшей кандидатурой на смену сосланных руководителей внешней политики страны.
Бестужеву поддержка Лестока дала многое: он стал соавтором манифеста о восшествии на престол Елизаветы, 30 ноября 1741 г., через пять дней после переворота, в день св. Андрея Первозванного и ордена его имени, получил эту высшую награду Российской империи. Затем он становится сенатором. Главным директором над почтами, 12 декабря 1741 г. занимает пост вице-канцлера, а в июле 1744 г. - высший государственный пост канцлера. Остается на этом посту долгих 14 лет, до 1758 г., несмотря на противодействие некоторых европейских дворов и своих недругов при дворе Елизаветы.
БЕСТУЖЕВ-РЮМИН И ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА
Еще с XIX в. было принято считать, что Бестужев являлся полновластным хозяином внешней политики России при ленивой и легкомысленной Елизавете, которая во всем доверяла канцлеру и позволяла ему делать все, что он пожелает, не имея возможности и желания противостоять его воле. Однако при знакомстве с подлинными документами того времени эта точка зрения постепенно пересматривалась, хотя и до сих пор можно встретить утверждения, будто все успехи и неудачи внешней политики Елизаветы принадлежат именно Бестужеву.
В 1863 г. в "Русском архиве" было напечатано письмо голштинского принца Августа (Фридриха-Августа), двоюродного дяди наследника русского престола Петра Федоровича (будущего Петра III), где он просил Елизавету поддержать его отказ от женитьбы, которую устраивают ему датчане, чтобы обеспечить себе беспроблемное сосуществование с герцогством Шлезвиг-Гольштейном (вернее, только Гольштейном, так как Шлезвиг давно был захвачен Данией). Дания тем самым надеялась держать принца и его потомков под своим контролем. Бестужев добавил к письму собственное мнение: ради спокойствия на Балтике и союза России с Данией в этом споре следует поддержать Копенгаген. Елизавета отказала Бестужеву. Этот факт заставил издателя "Русского архива" П.И. Бартенева написать в примечаниях: "Императрица Елизавета Петровна не вовсе же чуждалась занятий государственными делами, как у нас думают" .
Дела Шлезвиг-Гольштейна вообще были постоянной головной болью Бестужева, для которого это небольшое северогерманское герцогство, управляемое наследником российского престола, было тем же, чем для английской парламентской оппозиции являлся Ганновер, наследственное владение английских королей, - т.е. ненужным довеском к государству, постоянно создающим проблемы и мешающим налаживать европейскую политику страны.
У Шлезвиг-Гольштейна имелись территориальные претензии к Дании (упоминавшийся выше захват Данией Шлезвига), которая вынуждена была обращать на них особое внимание, так как за герцогством стояла Россия. С герцогом Шлезвиг-Гольштейна -племянником Елизаветы, русским великим князем Петром Федоровичем - Копенгагену никак не удавалось договориться. Датский король Фредрик V предложил наследнику российского престола обменять его родовые владения на Ольденбург и Дельменгорст, добавив к ним крупную сумму денег. Переговоры ни к чему не привели и к маю 1751 г. были сорваны. Бестужев пытался в этой ситуации повлиять на Елизавету, сначала лично, затем с помощью других влиятельных сановников. Они представили императрице свое мнение, заключавшееся в том, что в случае срыва переговоров Дания перейдет в лагерь противников России, т.е. пойдет на союз с Францией, Пруссией и Швецией, а это чревато потерей российского влияния в стратегически важном регионе. Елизавета созвала Конференцию, или Императорский Совет, состоявший из главных действующих лиц ее царствования. Совет поддержал мнение Бестужева. После этого императрица обратилась к трем членам Коллегии иностранных дел, одним из которых был вице-канцлер М.И. Воронцов, и запросила их мнение. Они также поддержали решение Конференции, по мнению Ф.-Д. Лиштенан, "из страха перед канцлером" , хотя тот же Воронцов никогда не стеснялся не соглашаться с Бестужевым. Тогда Елизавета решила вывести голштинские дела из ведения Коллегии и полностью передать их в управление своего наследника. Она, вероятно, считала, что таким образом ее ребячливый племянник быстрее научится защищать государственные интересы на международной арене. Не только русские придворные были единодушны в вопросе о Шлезвиг-Гольштейне, но и союзные австрийцы. Очевидно, не зная российских реалий, они через российского посла графа Г.К. Кейзерлинга советовали канцлеру Бестужеву уладить голштинскую проблему: "Ибо де дацкий двор только по сему делу находится с Францией в союзе" . Родственные чувства Елизаветы явно вредили положению России в Европе, но Бестужев был бессилен.
Его ждала и еще одна неудача: курляндское дело. В 1740 г. герцог Курляндии, вассальной территории Речи Посполитой, Бирон был сослан, и престол в Митаве оказался вакантным. В начале лета 1749 г. в Саксонию, к своему сводному брату, польскому королю Августу Ш, приехал прежний претендент на Курляндию граф Мориц Саксонский, ставший французским маршалом. Он побывал также и в Берлине, где его хорошо принял Фридрих II, который заявил о своей поддержке его притязаний на Курляндию и предложил графу руку своей сестры. В самой Речи Посполитой стали раздаваться голоса в пользу освобождения Елизаветой Бирона.
Польско-саксонский резидент генерал К.3. Арним, прибывший в Петербург 5 апреля 1750 г., 31 мая отправил письмо Бестужеву с просьбой об освобождении Бирона, приложив к нему копию обращения об этом Августа III. Резиденту нужно было вручить обращение лично Елизавете, но его аудиенция постоянно откладывалась, и первый министр Августа III граф Брюль нервничал, так как надеялся уладить вопрос до открытия польского сейма. 25 июля, 29 августа, 5 и 26 сентября Арним вновь предъявлял Бестужеву письма графа Брюля об "умножающейся в нации нетерпеливости" в деле освобождения Бирона. В это же время все союзные России государства - Австрия, Англия и Голландия - передали совместное ходатайство российскому двору об освобождении герцога Курляндского. 21 ноября 1750 г. генерал Арним опять показывал Бестужеву новое письмо Брюля, в котором тот предписывал еще раз просить аудиенции у императрицы, поскольку наступила зима, Елизавета перестала совершать увеселительные поездки и у нее появилось время для приема иностранных дипломатов . В конце 1750 - начале 1751 г. Арниму, видимо, удалось вручить грамоту своего короля, так как 29 декабря (9 января н.с.) он спрашивал Бестужева об ответе императрицы . В начале мая 1751 г. польско-саксонский посланник снова обратился к Бестужеву в многостраничном письме, советуя отпустить Бирона и выдвигая аргумент, что, мол, многие в Польше, да и в Европе думают, будто Россия собирается присвоить Курляндию. Ничего не добившись, 29 июля Арним сообщил русскому канцлеру о своем отзыве.
Что же происходило в это время при петербургском дворе и в чем причина упорного молчания русских официальных лиц? Сам канцлер Бестужев был активным сторонником освобождения Бирона. Он представил Елизавете Петровне реляцию русского посланника в Дрездене графа Кейзерлинга, рекомендовавшего освободить Бирона, с собственными доводами: возвращение опального герцога в Курляндию сможет избавить Россию от вероятных денежных претензий Речи Посполитой (Петербург получал с Курляндии 80 тыс. талеров в год), выбьет оружие из рук недоброжелателей России -Франции, Пруссии и Швеции, прекратит их интриги по этому поводу в Польше и укрепит позиции Российской империи в Прибалтике . Для обеспечения безопасности нахождения Бирона за пределами России Бестужев предлагал взять его сыновей в русскую службу, чтобы они тем самым являлись заложниками (Бирон, клявшийся в верности Елизавете, и сам предлагал это в письмах к вице-канцлеру М.И. Воронцову ). Императрица ответила канцлеру решительным отказом, и его дальнейшие попытки повлиять на Елизавету через ее фаворита А.Г. Разумовского успеха не имели.
Несомненно, причиной злоключений "несчастливого" Бирона явилась позиция Елизаветы, вызванная сугубо личными причинами. В письме Бестужева Разумовскому ничего не говорится о причинах отказа , следовательно, дело было не в политической логике. Неизвестно, поддерживал ли кто-нибудь императрицу в ее намерениях относительно Бирона, скорее всего, она в одиночку противостояла беспрецедентному давлению не только со стороны своего канцлера, но и всех союзных России держав, обеспокоенных возможным усилением в Прибалтике враждебных им и России государств - Франции и Пруссии, а также дестабилизацией в Речи Посполитой. Елизавету вряд ли интересовали 80 тыс. талеров в год, которые получал ее двор с секвестрированных владений Бирона, - ради принципов императрица с легкостью жертвовала доходами казны. Скажем, в 1742 г. она распорядилась выслать из России всех евреев и не впускать их больше в страну, несмотря на то, что еврейская торговля приносила государству весомую прибыль. На представлении об этом Сената она наложила резолюцию: "От врагов Христовых не желаю интересной прибыли" .
Таким образом Елизавета Петровна вполне соответствовала императорскому титулу, доставшемуся ей в наследство от отца. Она сама принимала решения, умела не поддаваться никакому давлению, так что и в успехах России того времени, и в неудачах немаловажную роль сыграл не только Бестужев-Рюмин, но и сама императрица.
И все-таки решения Елизаветы Петровны по внешнеполитическим вопросам в основном зависели от канцлера Бестужева. Он приходил к императрице на доклад с выписками из реляций русских представителей при иностранных дворах, зачитывал то, что считал важным, добавлял к этому свой письменный вариант действий, снабженный пространным обоснованием. Обычно Бестужев приводил сразу несколько разносторонних доводов (лишнее доказательство того, что Елизавете было непросто навязать свое мнение), обширность которых утомляла государыню и делала ее более покладистой. Тем не менее императрица всегда помнила, что она дочь Петра Великого, и никому не позволяла предписывать ей решения. Иностранные посланники часто обвиняли ее в лени и любви к развлечениям, но императрица избегала общения, как в случае с польско-саксонским резидентом Арнимом, не потому, что не могла найти для него времени, - она не хотела портить отношения с его двором, отказываясь выполнить просьбу. К чести Елизаветы, она никогда не поддавалась первому впечатлению и принимала решения, только тщательно обдумав их, что опять же требовало времени. Она могла спросить мнение других лиц, выслушивала их советы лично, так как знала, что у Бестужева при дворе множество недругов. Главным аргументом для Елизаветы было то, как в данной ситуации действовал ее отец. Если же дело касалось важнейших для страны внешнеполитических вопросов, Елизавета созывала упоминавшийся выше Императорский Совет, являвшийся наследником Верховного тайного совета Екатерины I и Кабинета Анны Ио-анновны. Совет (или Конференция) обсуждал, к примеру, не только ситуацию с Гольштейном и Данией, но и вопросы о том, готовить ли войну с Пруссией в 1753 г., продолжать ли строительство крепости Св. Елизаветы на южных рубежах страны, против чего в 1755 г. активно возражала Турция. Мнение канцлера там не всегда было решающим. Да и Елизавета, как в случае с Гольштейном, не всегда следовала рекомендациям своих советников.
БЕСТУЖЕВ-РЮМИН В ПРИДВОРНОЙ БОРЬБЕ
При дворе всегда существовала группировка, оппозиционная Бестужеву. Он много раз одерживал над ней победы, часто проигрывал сам, но эта система двух придворных партий никогда не менялась, а это свидетельствует о том, что такая "система сдержек и противовесов" была выгодна Елизавете Петровне, поддерживалась и поощрялась ею.
Если "партию" Бестужева по внешнеполитической ориентации можно назвать "англо-австрийской", то его противников - "французской партией", первоначально - "франко-прусской". В начале правления Елизаветы эта партия господствовала при дворе, так как именно она принимала активное участие в возведении на престол новой императрицы. Ее составляли французский посол маркиз де Ла Шетарди, воспитатель великого князя Петра Федоровича О.Ф. фон Брюммер и уже упоминавшийся лейб-медик императрицы француз Лесток. Впрочем, влияние этой группировки было относительным. Несмотря на помощь в подготовке переворота шведского резидента Э.М. Нолькена и его союзника Шетарди, Елизавета всегда, даже во время подготовки заговора, отказывалась уступать Швеции (начавшей войну с Россией незадолго до ее воцарения) какую-либо часть завоеванной Петром Прибалтики.
Именно Лесток и Шетарди привлекли ко двору Елизаветы Бестужева-Рюмина, помогли ему стать вице-канцлером и потом всю жизнь жалели об этом. Он оказался противником их курса на сближение с Францией, поскольку видел, что Версаль желает оттеснить Россию обратно в глубь Евразии. Маркиз Шетарди и Лесток, на правах друзей императрицы, стали советовать ей отстранить Бестужева. Елизавета выслушивала их, но Бестужев сохранял свой пост. Постепенно влияние прежних соратников на Елизавету слабело. Еще в 1742 г. служивший Бестужеву немецкий математик из Российской академии наук X. Гольдбах раскрыл дипломатический шифр французского посольства, и Бестужев, накопив материал, представил императрице выписки из перехваченной переписки Шетарди.
Шетарди писал о том, что Елизавета ленива, никогда не размышляет, предпочитая предаваться развлечениям с фаворитами. Такого Елизавета простить не могла. 6(17) июня 1744 г. маркиз Шетарди был выслан из России. Затем без особого шума страну покинули остальные соратники маркиза. В марте 1748 г. Лесток, переписку которого Бестужев также показал Елизавете, был подвергнут пыткам и сослан в Великий Устюг. Но влияние Бестужева не стало от этого абсолютным. Партию противников возглавил его заместитель, вице-канцлер граф М.И. Воронцов (1714-1767), бывший паж цесаревны Елизаветы и один из активнейших участников переворота 25 ноября 1741 г. Он был женат на двоюродной сестре Елизаветы, графине Анне Карловне Скавронской. Отсутствие особых способностей уравновешивалось в нем отсутствием амбиций. Воронцов был честным, тихим и спокойным человеком. Один из немногих придворных, он оставил о себе хорошую память у всех, кто его знал. Если Бестужева можно с полным правом назвать "западником", то Воронцов был "почвенником". Он вырос в России, был далек от иностранных дворов с их интригами, ценил родственные связи, искренне помогал православным сербам и черногорцам, обращавшимся в Россию за помощью и при всем этом любил французскую культуру и саму Францию, где однажды побывал. Бестужев пытался лишить его влияния на императрицу, в частности, используя эпизод, когда Воронцов, путешествуя по Европе в 1745 г., заехал к Фридриху II. Это не понравилось Елизавете, но она быстро простила Воронцова. Сам Воронцов, не испытывавший склонности к интригам, понял, что Бестужев на своем посту надолго, и прежние яростные придворные баталии сменились "холодной войной".
Вторым лидером "французской партии" был молодой фаворит императрицы И.И. Шувалов (1727-1797), начавший службу при дворе в 1742 г. и вошедший в фавор в 1749 г. Человек явно неординарный, он отказался от графского титула, крупных земельных пожалований и даже поста вице-канцлера, когда занимавший его Воронцов сменил Бестужева. Кроме того, И.И. Шувалов известен как покровитель М.В. Ломоносова и первый куратор Московского университета. Он был одним из образованнейших людей своего времени и, как и Воронцов, галломаном.
Видным противником Бестужева-Рюмина стал его старший брат Михаил, перешедший в "партию" Воронцова, скорее всего, по личным мотивам. Он был обижен на младшего Бестужева: тот не помог ему ни тогда, когда его супруга А.Г. Ягужинская в 1743 г. за участие в заговоре против Елизаветы была с "урезанным" языком сослана в Сибирь, а он сам три месяца просидел в тюрьме, ни тогда, когда в 1749 г. решил жениться вторично (хотя Ягужинская была жива) и тайно обвенчался в Дрездене с саксонкой Гаугвиц. Елизавета была возмущена, долго не признавала этот брак, и канцлер присоединился к ее мнению.
А.П. Бестужев не мог найти общий язык не только с группировкой Воронцова-Шувалова, но и с "молодым двором" наследника российского престола. Он понимал, что приход Петра Федоровича к власти разрушит его "систему" и повредит России. Великий князь Петр Федорович, поклонник Фридриха II, не скрывал своей ненависти к канцлеру. Супруга наследника Екатерина Алексеевна вначале боролась с Бестужевым, считавшим ее агентом Фридриха II (Бестужев предлагал женить Петра Федоровича на саксонской принцессе), но в 1756 г. канцлер и великая княгиня нашли общий язык, планируя после ожидавшейся смерти Елизаветы провозгласить императором малолетнего Павла Петровича и управлять страной от его имени.
На придворную борьбу Бестужев, один против всех, тратил очень много сил. В его окружении не было ни одной хоть сколько-нибудь значительной фигуры. Однако его голос при дворе не заглушался злословием и нашептыванием придворных и различными внешнеполитическими предложениями многочисленных противников.
"СИСТЕМА ПЕТРА ВЕЛИКОГО"
Когда в 1742 г. Бестужев-Рюмин получил пост вице-канцлера, он фактически уже выполнял работу своего начальника, так как тогдашний канцлер князь А.М. Черкасский постоянно болел и делами не занимался. Таким образом, Бестужев 16 лет руководил внешней политикой Российской империи. Примерно к середине 40-х годов XVIII в. в его представлении окончательно сложилась концепция российской внешней политики. Он оставался верен ей до конца своей карьеры, несмотря на то, что она уже не отвечала духу времени. Он излагал ее в представлениях к императрице и письмах к Воронцову, назвав "системой Петра Великого", тем самым подчеркивая верность и преемственность идеям отца Елизаветы, которая и сама считала, что призвана продолжать дело своего "вечнодостойной памяти родителя".
Суть этой "системы" состояла в следующем . Бестужев писал, что у Петра всегда были постоянные союзники, с помощью которых он контролировал благоприятное для России положение дел в Европе и спокойствие на границах. Союзниками России являлись "морские державы" - Англия и Голландия. С ними велась выгодная торговля, они обеспечивали русскую армию субсидиями, а также помогали контролировать ситуацию на севере Европы, в Балтийском регионе. С Россией у них не должно быть территориальных споров, считал Бестужев. Еще более важным союзником была Австрия. С Веной канцлер заключил союзный договор в 1746 г. Австрия была необходима России для борьбы с общим противником - Османской империей, а также для обеспечения контроля над протяженной и нестабильной Польшей. Бестужев помнил, что только при поддержке Вены Петербургу в 1735 г. удалось утвердить на польском престоле русского кандидата - курфюрста Саксонии Августа III, который являлся еще одним союзником России. Конечно, Россию интересовала не Саксония как таковая - слабое и небогатое германское курфюршество, а именно ее монарх, король Речи Посполитой. На рубеже 40-50-х годов Россию и Австрию сблизила еще одна общая забота - Пруссия.
Пруссии, "потаенному неприятелю", Бестужев уделял много внимания. В 1743 г. Россия подписала с прусским королем Фридрихом II договор об оборонительном союзе, но поведение этого монарха во время войны за Австрийское наследство (1740-1748 гг.), когда Фридрих II постоянно нарушал все свои договоры, то заключая союз с Францией против Австрии, то выходя из него и подписывая мир с Веной, то вновь начиная войну против нее в союзе с французами и т.д., показало, что у России появился агрессивный и вероломный сосед, с которым договориться трудно. В результате этой войны Пруссия захватила принадлежавшую Австрии многонаселенную Силезию, отрезавшую Саксонию от Польши. Более того, тогда же Фридрих II захватил Дрезден и изгнал оттуда в Польшу короля Августа III. Польша могла стать ареной действий прусского короля, что, учитывая огромное протяжение не защищенной естественными преградами русско-польской границы, заставило бы Россию надолго отвлечься от других внешнеполитических дел. Сестра прусского короля была женой наследника шведского престола. Опираясь на поддержку шурина, он мог вновь поднять вопрос о пересмотре итогов Северной войны, как Стокгольм уже пытался сделать это в 1741-1743 гг. К концу войны за Австрийское наследство Бестужеву стало ясно, что нужно любыми средствами "сократить силы" Фридриха II.
Хотя Бестужев не мог знать замыслов прусского короля, он оценил его действия и сделал абсолютно правильные выводы. В 1752 г. Фридрих II написал свое "Первое политическое завещание", с которым дореволюционным историкам так и не удалось ознакомиться. Фридрих II считал, что у России и Пруссии нет глубинных причин для вражды, но - характерная логика - Россия всегда будет таить угрозу, войны с ней следует избегать, а для этого Пруссии необходимы: прочное влияние в Польше, опора в сильной Швеции и нестабильность в самой России, желательно даже гражданская война . Фридрих целеустремленно проводил политику упреждения России, налаживал тайные контакты со Стамбулом, с почетом принимал представителей крымского хана, пытался усилить Швецию, заигрывал с польскими лютеранами и Курляндией. Но прусский король взялся за то, что оказалось ему не по силам. Бестужев имел многочисленных информаторов по всей Европе, был осведомлен практически обо всех антироссийских замыслах Фридриха II и сумел их предотвратить. В то же время благодаря стараниям русского канцлера в Петербурге не было ни одного прусского информатора (о политике России король имел только те сведения, которое поставляли ему подкупленные австрийский и саксонский дипломаты). Фридрих II был уверен, что английское влияние в России абсолютно, и это стало едва ли не основной причиной заключенного им в 1756 г. Вестминстерского договора с Англией. К началу Семилетней войны 1756-1763 гг. его политика полностью обанкротилась - он не добился согласия Турции выступить против России, не получил никакой поддержки в Польше, а попытки его сестры, королевы шведской, совершить антипарламентский переворот в Стокгольме в июне 1756 г. и усилить королевскую власть привели Швецию в стан его врагов. Возможно, откажись Фридрих II от "превентивной" геополитической борьбы против России, русские и пруссаки не встретились бы на полях Семилетней войны.
Ведя дипломатическое противоборство с Пруссией, Бестужев не имел целью прекращение отношений с ней (это произошло 25 октября 1750 г., когда был отозван русский посланник в Берлине Г. Гросс). Характерно, что менее чем за два года до отзыва Гросса, 9 декабря 1748 г., Елизавета подписала рескрипт в Берлин русскому посланнику Кейзерлингу, сообщая ему о переводе в Дрезден и приказывая дождаться своего преемника Гросса, ибо место русского посланника при прусском дворе "всегда, и наипаче при нынешних обстоятельствах, ни на малое время порожним оставить не надлежит" . Два года пребывания Гросса в Берлине были для него фактически бесполезны. После отъезда из Пруссии Гросс составил отчет, где указал, что прусские власти всегда относились к нему холодно, избегали общения и за два года лишь четыре раза провели с ним официальные встречи , на которых в основном высказывали свое недовольство политикой России. Более того, сам король намеренно оскорбил представителя Елизаветы, на одном из праздников пригласив за свой стол всех иностранных посланников, кроме Гросса. Тот безуспешно ждал извинений, пока не получил из Петербурга приказ об отъезде.
Противником Петербурга в построениях Бестужева являлась и Франция, "исторический враг" Австрии и союзник всех соперников России - Турции, Швеции и антирусских политиков в Польше. Однако разрыв отношений с Францией в декабре 1748 г. не был инициативой Бестужева и Елизаветы. Наоборот, после отъезда последнего французского представителя они полгода ждали, что Версаль пришлет в Петербург хоть кого-нибудь, но безуспешно. Тогда Россия отозвала своих дипломатов. Французы не ожидали разрыва. Они, вероятно, хотели лишь проучить Россию за то, что она отправила против них свой корпус в конце войны за Австрийское наследство. Французский министр маркиз Пюизьё потом вел официальную переписку с бывшим посланником России во Франции (все тем же Гроссом), когда Гросс уже был в Берлине, и даже укорял его за поспешный отъезд. Затем Пюизьё оказывал большое внимание князю А.М. Голицыну, которого Петербург отправил в Париж неофициально, в свите австрийского посла (из-за двусмысленного положения Голицына его быстро отозвали). Бестужев всеми силами противился приезду любого французского эмиссара в Петербург, поэтому французы в 1755 г. прислали с тайным поручением шотландца Дугласа. Так же тайно, действуя на этот раз через голову канцлера, Елизавета поручила вести переговоры с Дугласом вице-канцлеру Воронцову. Бестужева страшило не восстановление дипломатических отношений как таковое, а скорее приезд французского дипломата в Петербург. Канцлер знал, что для Франции он враг еще со времен Шетарди и новый французский посол обязательно будет интриговать против него. Когда в Петербурге в ранге поверенного в делах Франции в России находился Дуглас, которого затем должен был сменить посол маркиз де Лопиталь, Бестужев в беседе с ним говорил, что маркиз везет с собой инструкции, предписывающие свергнуть канцлера, рассказывал о действиях его предшественников и добавлял, что "пусть маркиз Лопиталь, коли он посол, помнит, кто канцлер" . Интуиция Бестужева не подвела. Именно позиция французов, союзников России в Семилетней войне, настаивавших на отрешении его от должности как проанглийского политика, считает П.П. Черкасов, и стала главной причиной его падения в 1758 г. .
Е.В. Анисимов прав, когда называет "систему Петра Великого" "мистификацией Бестужева-Рюмина" , в том смысле, что она не могла во всем соответствовать политике Петра в Европе - Петр I не всегда находился в ровных отношениях с Англией, Австрией и Саксонией-Польшей. Это название было ориентировано на Елизавету, для которой ссылки на дела и планы ее отца оказывали магическое воздействие, хотя в целом Бестужев действительно продолжал курс Петра Великого на интеграцию России в Европу и обеспечение безопасности ее границ. Вот чего ждал от своей "системы" сам Бестужев: "Сие... империю в такой кредит приведет, что никто впредь не осмелится оную задрать; сверх того же мы сим других держав дружбу себе приобретем" .
Бестужева часто обвиняют во взяточничестве. Действительно, он охотно принимал крупные денежные суммы от иностранных держав, что по тем временам не считалось чем-то из ряда вон выходящим, хотя факты взяток и не афишировались. Но не стоит вслед за К. Валишевским и Ф.-Д. Лиштенан утверждать о продажности Бестужева и его беспринципности и о том, что англичане сумели предложить канцлеру такие суммы, которые позволили ему с легкостью отказываться от прусских или французских денег.
Бестужев брал деньги от иностранных посланников в точном соответствии с изложенной выше системой и ни разу не отступил от нее.
Если деньги предлагали те, кого он считал союзниками России, то он брал их, а иногда даже вымогал у английских, австрийских и польско-саксонских представителей в Петербурге. Но никогда не принимал денег от пруссаков и французов, хотя постоянно нуждался в средствах. Скажем, когда Курляндия после ссылки Бирона осталась без герцога, к Бестужеву в Петербург в октябре 1749 г. прибыл граф Гуровский, представитель претендента на Курляндию графа Морица Саксонского. Он привез для русского канцлера 25 тыс. червонных в качестве возможной "благодарности" за поддержку кандидатуры графа Морица на курляндский престол. Бестужев отказал ему и использовал свой отказ как лишний повод добиться освобождения Бирона и его восстановления на курляндском престоле. Канцлер писал фавориту императрицы Разумовскому, что мог бы с легкостью взять деньги графа Саксонского, "но я весьма верный ее импер. величества раб и сын отечества, чтоб я помыслить мог и против будущих интересов ее и государства малейшее поступить" . Враги Бестужева знали, что деньгами привлечь его на свою сторону невозможно. Это признал и бывший прусский посол в России А. фон Мардефельд: "Впрочем, как канцлера ни обхаживай, от всех щедрот никакого иного плода не будет" .
Бестужев ничего не писал о политике, которую должен был проводить Петербург по отношению к своим соседям, являвшимся в то же время историческими противниками России. Систему его взглядов по этому вопросу можно выявить, обратившись к инструкциям канцлера русским дипломатам в этих странах. У канцлера была уже подготовлена надежная стартовая площадка: война за Польское наследство 1733-1735 гг. утвердила на польском престоле русского ставленника - Августа III, русско-турецкая война 1737-1739 гг. и русско-шведская война 1741-1743 гг. отбили у турок и шведов охоту встречаться с русскими на поле боя. Бестужев старался, не допуская перемен у соседей, попутно вывести их из-под влияния Франции и Пруссии.
В Польше, где существовала шляхетская республика, больше похожая на анархию, так как любой депутат сейма мог отменить его решение, Россия стремилась сохранить прежний порядок. Сильная Польша, пусть даже ей и управлял союзник России - Август III, Бестужеву была не нужна. Кроме того, самого короля следовало удерживать от попыток усиления центральной власти, что могло бы привести к гражданской войне с местными магнатами. Учитывая огромную протяженность русско-польской границы и ее незащищенность, усобицы в Польше заставили бы Петербург отложить столь важные для Бестужева и Елизаветы общеевропейские дела. Также нужно было поддерживать в республике дееспособную прорусскую партию. Ситуация была сложной - союзный России двор (Август III и его министр граф Генрих фон Брюль) в 1753 г. поссорился со своими бывшими соратниками - сторонниками России, ведущими магнатами князьями Чарторыйскими. Обе стороны апеллировали к Петербургу, обвиняя друг друга. Одни в стремлении утеснить вольность, другие - свергнуть короля. Бестужев долго колебался, и все же склонился к тому, чтобы поддержать "русскую партию" Чарторыйских. Решительный шаг был сделан в 1755 г., когда за Чарторыйских выступил Лондон. С началом Семилетней войны 1756-1763 гг. ситуация изменилась. Август III стал несчастной жертвой "ирода" - Фридриха II, и Елизавета однозначно поддержала его. Младшему сыну Августа, принцу Карлу, она даже позволила занять долго пустовавший курляндский престол. Чарторыйские сориентировались на Лондон. Племянником князей М. и А. Чарторыйских был граф Станислав Понятовский, прибывший в Петербург в свите английского посла Уильямса, а затем ставший польско-саксонским посланником в России и любовником Екатерины II. Новая русская императрица лишила Карла курляндского престола и исключила потомков умершего в 1763 г. Августа Ш из числа претендентов на польскую корону, отдав ее Понятовскому. Бестужев пытался этому помешать, но не был услышан. Польша была нужна ему как буфер между Россией и Европой.
Одной из основных внешнеполитических целей России считается воссоединение с ней украинских и белорусских земель. У Бестужева этой цели не было, как не было ее и у его противника, покровителя заграничных православных, вице-канцлера Воронцова, и как не было ее у Елизаветы. Православных, конечно, защищали, как защищали их в Австрии, Турции и даже на острове Минорка, но никогда не думали об их вхождении в Россию. Единственным шагом в этом направлении при Елизавете кажется решение Конференции при высочайшем дворе о целях России в войне с Пруссией в 1756 г.: Петербург намеревался захватить Прусское королевство (т.е. Восточную Пруссию) и обменять с Польшей на Курляндию (явно не славянскую и не православную территорию) и рассчитывал на "округление границ" на Украине и в Белоруссии для пресечения пограничных жалоб . Мысли о разделе Польши здесь нет, и Россия до этого всегда отказывалась от подобных планов других стран. Задача "округления границ" была обусловлена тем, что русско-польская граница, установленная Вечным миром 1686 г., фактически отсутствовала. Т.е. где-то проходила, но где именно, никто сказать не мог.
Россия пыталась провести демаркацию в начале 50-х годов XVIII в., чтобы наконец прекратить массовое бегство в Польшу крестьян и старообрядцев, установить таможни и урегулировать споры русских и польских помещиков, но вынуждена была отступить, так как не могла делать это односторонне, а польские сеймы тоже не могли дать разрешение на это, ибо их работа была парализована. Более того, польские шляхтичи, не знавшие на себя управы, с помощью своих крестьян пытались захватывать русские приграничные форпосты, разрушали дорожные засеки, избивали и забирали в плен целые отряды солдат. Так, например, в 1755 г. на одном из русских форпостов поляки захватили и увезли с собой в Ржищев унтер-офицера и 12 солдат . Русские жалобы и невнятные угрозы последствий практически не имели. Неслучайно, что в 1763 г. вице-президент Военной коллегии граф З.Г. Чернышев предложил провести русско-польскую границу по естественным преградам - Днепру и Западной Двине , что прекратило бы территориальные споры и значительно сократило поток беглых.
Во времена Бестужева не была окончательно проведена и граница между Россией и Швецией, установленная Абосским миром 1743 г. Сам канцлер практически не участвовал в его заключении, что подтверждает и Екатерина II . А.Н. Шапкина ошибается, когда утверждает, что оставить шведам почти всю занятую русскими войсками Финляндию предложил именно Бестужев: "Хорошо зная, что Швеция постоянно становится объектом интриг французской и прусской дипломатии, Бестужев-Рюмин предпочитал заключить длительный мир на умеренных условиях, чем подписывать договор, который вызовет желание пересмотреть его сразу же после подписания" . Наоборот, Бестужев, в то время вице-канцлер, настаивал на сохранении всех завоеванных земель с выплатой крупной компенсации шведам либо на создании из Финляндии буферного княжества . На умеренных условиях настояла именно Елизавета, заинтересованная в том, чтобы шведы избрали в наследники престола двоюродного дядю Петра Федоровича, Адольфа-Фридриха Гольштейн-Готторпского. Бестужев был против этого, и оказался прав - Адольф-Фридрих стремился усилить свою власть, придерживаясь ориентации на Пруссию. "Буферное" положение Финляндии могло бы окончательно снять угрозу Петербургу со стороны Швеции, которая попытается вернуть отвоеванные Петром I земли и при Екатерине II, в русско-шведской войне 1788-1790 гг. Бестужев, в отличие от посланника в Швеции в 1748-1760 гг. Н.И. Панина, не надеялся привлечь Швецию к России и не поддерживал попытки посланника помочь сторонникам Адольфа-Фридриха, просившим русской помощи в восстановлении королевского абсолютизма, считая, что шведские власти все равно будут стремиться к реваншу. Как он выразился, "сколько волка не корми, все в лес смотрит" . Благодаря этому Россия осталась непричастной к неудачной попытке монархического переворота, организованного в 1756 г. теми, кого и просил поддержать тогда Панин, и сохранила дружественные отношения со Швецией в самом начале Семилетней войны. В случае успеха переворота в Стокгольме объективно усиливалось бы влияние не России, а прусского короля Фридриха II.
Третьим порубежным государством являлась Османская империя, все еще представлявшая реальную силу. Бестужев понимал, что Турция - самый опасный противник из всех соседей и считал главной задачей не провоцировать Порту на антироссийские действия. Он не одобрял заселения причерноморских степей, вблизи турецких и крымских границ, сербами и черногорцами, считая, что Порта может расценить это как агрессивные действия и попытки переманить в Россию ее подданных. В 1755 г. он склоняется к тому, чтобы прекратить строительство там крепости Св. Елизаветы, которое Турция восприняла как нарушение Белградского мира 1739 г. Ситуация была крайне щекотливой: с одной стороны, остановка строительства крепости была бы в глазах Европы дипломатическим поражением России, с другой - быстро приближающаяся новая европейская война диктовала необходимость сохранения мирных отношений с Турцией. На остановке строительства настаивали и союзники России - Австрия и Англия, тоже опасавшиеся, что Турция пойдет на союз с их общими противниками - Пруссией и Францией.
После бурных прений Императорский совет в 1755 г. согласился с предложением Бестужева временно остановить строительство, хотя Россия имела полное право на возведение крепости на своей территории. Турция осталась в стороне от военных союзов Семилетней войны.
Бестужев недооценивал значения налаживания контактов с балканскими православными, в отличие от своего брата, М.П. Бестужева-Рюмина, который в бытность посланником в Вене писал Елизавете: "Потом оные народы всегда прибежище свое возимеют к покровительству и защищению вашего императорского величества". А слух о мудрости императрицы в деле заступления за сербов "как до некоторых вольных народов, так и македонцов, болгаров и волохов уже дошел и сие со временем изрядный плод принести может" .
Таким образом, политика Бестужева-Рюмина по отношению к соседним странам не носила агрессивного характера и была направлена лишь на безопасность русских границ и избавление соседей от враждебного России влияния.
КРАХ "СИСТЕМЫ ПЕТРА ВЕЛИКОГО"
Бестужев реализовывал свою "систему" на практике, став организатором англо-русских субсидных конвенций. Суть их состояла в том, что англичане выдавали определенную сумму денег на содержание русской армии, а русская армия направлялась им на помощь. Англичане вынуждены были делать это, так как имели на континенте слабозащищенное владение своего короля - Ганновер. Сначала они нанимали войска в германских государствах, а затем в России. Бестужев оправдывал "продажу" войск тем, что они все равно действуют в интересах России, а если англичане согласны платить за них, то тем лучше. Лондон, в свою очередь, считал, что "кто платит, тот и заказывает музыку" и рассчитывал применять русских солдат в том месте, где ему заблагорассудится, и против того противника, которого он сам назначит. В 1746 г. 30-тысячный русский корпус было решено отправить на Рейн, помогать терпящим поражения от французов английским и голландским войскам. Однако тревожным сигналом для России стал категорический отказ Франции допустить русских представителей за стол переговоров в Ахене, объясняя это наемным статусом ее войск. Англия промолчала, и русские представители не были допущены на конгресс. На отношениях Лондона и Петербурга этот факт не сказался, и они оставались союзниками.
В 1753 г. обострились отношения Великобритании и Пруссии. В апреле 1753 г. англичане запросили Санкт-Петербург, окажет ли Россия военную помощь Британии, если пруссаки нападут на Ганновер . 7 мая 1753 г. Бестужев подал свое "слабейшее мнение" по этому вопросу Елизавете Петровне. Как обычно, он рисовал пугающую картину России, окруженной враждебными государствами, которых подталкивает против нее Франция. Союзник Франции - воинственный Фридрих II, захватив Ганновер, не только увеличит число своих подданных и, как следствие, своих солдат, но и получит в свои руки распоряжение крупными финансовыми ресурсами этого курфюршества. Оказать военную помощь англичанам необходимо ради спокойствия России: "Можно смело ручаться, что ежели какая-либо на свете Российской империи опасность настоит, то только и единственно от усиления злобою дышащего к ней короля прусского" . Елизавета согласилась с доводами канцлера и поручила составить проект англо-русской конвенции. Англичане предложили свой контрпроект. Дальнейшие переговоры привели к рождению той самой англо-русской субсидной конвенции 1755 г., которую Н.Н. Яковлев назвал "главной предпосылкой перемены внешнеполитических союзов" . Помимо расхождения договаривающихся сторон о сумме самой субсидии и понятном желании англичан сэкономить, оба проекта изначально расходились в тех пунктах, которые и спровоцировали "дипломатическую революцию" 1755-1756 гг., когда прежние европейские блоки - Англия, Австрия, Россия против Франции и Пруссии - преобразовались в австро-франко-русский и англо-прусский союзы.
Бестужевский проект конвенции с Англией был предельно конкретен, полностью соответствуя международной обстановке весны 1753 г. В нем предлагался подробный план действий при нападении Фридриха II на Ганновер и возможной помощи при этом Франции. Англичане в ответ не стали вносить поправок, а предложили новый проект, составленный в обычных дипломатических выражениях, соответствующих международной практике. Он не содержал упоминаний о Фридрихе II и Франции. Вероятнее всего, Елизавету и ее окружение сразу это насторожило - поскольку канцлер Бестужев стал настойчиво доводить до сведения императрицы свое "слабейшее мнение", "предлагая" либо продолжить англо-русские переговоры, либо усилить прусского короля отказом от них. Россия должна пойти на уступки, считал он, если англичане также будут согласны на компромисс. Бестужев переделал свой проект конвенции и составил замечания для Елизаветы.
По предложению англичан были удалены все частности (упоминания о Пруссии и Франции), поскольку конвенцию должен был утверждать парламент, следовательно, она будет обнародована. В этом случае Фридрих II узнал бы, что она направлена против него, и сразу предпринял агрессивные действия. Петербург согласился, и антипрусская направленность исчезла из официального текста конвенции. В первом русском проекте содержался артикул о запрете сепаратных переговоров с противником. Не встретив его в английском проекте, Бестужев вновь внес его в свой, заметив императрице, что у англичан этот пункт "конечно, только ошибкою выпущен" , и выделил его в отдельный артикул (вероятно, чтобы англичане не решили его снова "забыть"). Но английские дипломаты при составлении проекта международного договора не могли быть столь "забывчивы".
Лондон намеренно оставлял России роль "наемной державы", предоставляющей свои войска ради чужих интересов, что могло исключить ее участие при заключении мира, и Бестужев не желал повторения того, что было на переговорах в Ахене. В следующем, 1755 г., англичане получили новый русский проект, а 7 сентября 1755 г. английский ответ был рассмотрен в Петербурге. В английском проекте "секретного и сепаратного артикула" было сказано, что, поскольку Елизавета обещала подать военную помощь и, следовательно, "в случающейся войне великое уже будет иметь участие", то договаривающиеся стороны обязуются "откровенно друг другу все то сообщать, что до какой-либо с общим неприятелем негоциации касаться может" . Внешне англичане пошли на уступки, обязуясь сообщать о переговорах с общим противником, но суть документа осталась неизменной - Англия могла начинать сепаратные переговоры в любой момент, невзирая на желание России. Лондон не воспринимал Петербург как равного партнера. В таком виде конвенция была заключена 19 сентября 1755 г.
Однако неожиданно для англичан с ратификацией конвенции русской стороной возникли проблемы. Противодействие оказала антибестужевская группа вице-канцлера Воронцова и фаворита императрицы Шувалова, которая стремилась наладить отношения с Францией, прекращенные в 1748 г. Считая английскую конвенцию детищем Бестужева, они выражали Елизавете опасения, что англичане потребуют перехода русского корпуса в Нидерланды для боев с французами. В декабре 1755 г. в ответ на высказанное английским послом Уильямсом удивление по поводу задержки с ратификацией ему ответили, что "ее величество, недомогая несколько ручкою, оную по нещастию и паки повредила" . , а потому подписать бумаги не в состоянии. Одновременно с этим послу предлагалось принять записку для сведения его двора, в которой рассматривались меры на случай перенесения в Европу англо-французской войны, начавшейся в колониях в этом же, 1755 г., и вмешательства в нее Фридриха II. Уильяме наотрез отказался принимать записку до тех пор, пока Елизавета не ратифицирует договор. Впрочем, посол, после "несколько успокоясь", заметил, что поданная ему записка не содержит невыполнимых для его страны условий, а сам он может устно декларировать, что Лондон "ничего важного без согласия императорского величества предпринимать не будет" .
Поскольку "болезнь руки" императрицы не могла быть достаточно веской причиной для задержки с ратификацией, Уильямсу дали понять, что в действительности останавливает Елизавету. Вице-канцлер Воронцов завел с Уильямсом частный разговор. Затронув вопрос о ратификации, Воронцов высказал мнение, что, "может быть, ее величество какое-нибудь правильное сумнение в сем деле иметь изволит, и затем трактат не ратификуется, что я токмо думаю, может быть, не то ли причиною, что ее величество неохотно свои войска так далеко, как в Германию или в Нидерланды послать изволит, но оные токмо в случае замешания в войну короля прусского". Уильямc ответил, что сразу же после ратификации он пошлет запрос в Лондон по этому поводу, но сам же согласился с тем, что цель конвенции - "короля прусского воздержать" . Воронцов сразу же запросил письменного заверения английской стороны. Уильяме снова поставил условием этого русскую ратификацию конвенции.
Сам канцлер, понимая причины задержки, продолжал настойчиво заверять императрицу, что русский корпус будет действовать только против Пруссии и только на ее территории. В подтверждение своего мнения канцлер приводил слова из текста конвенции, опровергающие опасения Елизаветы и ее советников. Например, для чего, кроме как действий против Пруссии, предназначена присылка английских галер в Балтийское море? А если англичане намереваются использовать корпус против Франции, то почему они не позаботились заранее добиться права прохода через германские земли? .
В конце концов Елизавета пришла к компромиссному решению. 1 февраля 1756 г. конвенция была ратифицирована, но вместе с грамотами посол Уильямc получил тайную декларацию о том, что конвенция имеет силу только для действий против прусского короля. Уильяме принял ее, хотя и заявил, что его король будет сожалеть. На следующий день Уильямc безуспешно попытался вернуть декларацию. Поскольку он не мог узнать о реакции своих властей в столь короткий срок, вероятно, он уже знал о заключении англо-прусского соглашения и просто опасался того, что, если он не примет декларацию, Россия вообще откажется от ратификации . 3 февраля 1756 г. Уильямc официально сообщил о заключенном Вестминстерском (Уайтхоллском) договоре между Великобританией и Пруссией, предусматривающем защиту Ганновера прусской армией. Потрясение в Петербурге было сильным, о чем свидетельствует пауза в общении Уильямса и русских канцлеров. 22 февраля 1756 г. посол прочитал текст самого договора. Через пять дней Уильямc попытался объяснить, что "трактат их с королем прусским заключен по необходимости, дабы Францию лишить толь сильного союзника и Ганновер в безопасность привести, что тем никакого нарушения не наносится имеющимся с прежними союзниками обязательствам" . На вопрос о том, почему тогда эти переговоры сохранялись в тайне от союзников, Уильяме ответил, что договор был заключен очень быстро, после коротких переговоров. Очевидно, сознавая, что это слабое оправдание, англичанин добавил, что он, по крайней мере, ничего о переговорах не знал.
Не понимая, что происходит с англичанами, только что подписавшими договор с общим противником, Бестужев поначалу отказывался верить в жизнеспособность этого немыслимого альянса. Русскому посланнику в Англии князю А.М. Голицыну велено было напомнить Лондону о прошлом отношении прусского короля к заключаемым им договорам, о его продолжающихся переговорах с Францией. Наряду с этим Бестужев решил наладить личный контакт с Голицыным (назначенным в Лондон по рекомендации Воронцова), написав посланнику письмо с просьбой сообщать важнейшие известия ему лично. Чтобы убедить Голицына принять предложение, в следующем письме канцлер сообщал, что принято решение послать дополнительные средства на наем его дома в Лондоне. (Об этом безуспешно просил Петербург еще граф П.Г. Чернышев, предшественник Голицына). Почти одновременно со вторым письмом Бестужева Голицын получил официальный рескрипт с предписанием оказывать особое внимание французскому послу в Лондоне. Канцлер все более терял контроль над внешней политикой страны. Поэтому он снова писал Голицыну, по-прежнему надеясь на разрыв Лондона и Берлина. Трудно сказать, почему именно, но он сообщил посланнику, что английский премьер-министр герцог Ньюкасл решил использовать Голицына, а не Уильямса в переговорах с Россией. Скорее всего, Голицын, его действия и доверие к нему герцога Ньюкасла были последней надеждой Бестужева на сохранение его "системы" и, как следствие, положения при дворе. Для этого были необходимы предельное доверие и откровенность между посланником и канцлером. Бестужев постоянно вставлял многозначительные фразы в свои письма: "я вашему сиятельству в большую, нежели когда-либо, доверенностью открою", а также в отправляемые в Лондон официальные рескрипты: "правда, не будут еще объяснять всей системы, но здесь давно принято правилом министрам сообщать только части, им принадлежащие", но "я для вас скрытен не буду" .
Надеждам Бестужева на сохранение союза с Англией не суждено было сбыться. Князь Голицын мог только благодарить его за увеличение жалования и передавать оправдания англичан. В частности, он сообщил, что граф Холдернесс, отвечавший в английском правительстве за отношения с северными странами и Россией, заявил ему, что не говорил о контактах с Пруссией потому, что ему известна политика русского правительства - не сообщать своим представителям за границей о важнейших делах . Бестужев понял, что заведенные им порядку оборачиваются против него, сосредоточение всех переговоров в Петербурге тоже не оправдывает себя. Когда же Фридрих II, не дожидаясь, пока австрийцы и русские будут готовы начать совместные действия, вторгся в Саксонию и опубликовал свое объяснение этого шага, этот документ не был передан Бестужеву после получения его в Петербурге. Канцлеру пришлось самому просить Коллегию иностранных дел прислать ему перевод заявления прусского короля . Эпоха Бестужева подошла к концу. Из его "системы" выпал главный элемент - союз с Великобританией. Это событие оказалось неожиданным не только для русского канцлера, но и для всей остальной Европы. У России и Англии не было столкновения интересов, и все же они оказались в противостоящих друг другу блоках Семилетней войны.
Причиной распада англо-русского союза стала изначально заложенная в нем неравноправность сторон и зависимая роль России. Опыт участия России в войне за Австрийское наследство, скорее всего, был воспринят Елизаветой как отрицательный. Повторения подобного она не желала, что искусно использовали противники канцлера Бестужева при дворе. Сам канцлер допустил крупнейший политический просчет, по-прежнему мысля категориями 1740-х годов. Тогда ему удалось ввести Россию в Европу, но теперь его позиция стала мешать быстрому превращению страны в полноправного партнера международных отношений. Характерно, что, находясь на покое, Бестужев готовился к смерти и чеканил медали о себе, используя на них два девиза: "immobilis in mobili" (неподвижный в движении) и "semper idem" (всегда одинаков) . Европа менялась, а русский канцлер - нет. Несмотря на это, Бестужев оставался канцлером, Елизавета по-прежнему нуждалась в его советах. Бестужев всегда был против коллегиальности (кстати, нарушая завет Петра I), а Коллегия иностранных дел занималась при нем в основном хозяйственными и канцелярскими делами, но 3 марта 1756 г. именно Бестужев предложил императрице учредить постоянную Конференцию, которая решала бы вопросы ослабления Пруссии, и Елизавета это предложение утвердила. Е.В. Анисимов считает, что канцлер пошел на такой шаг, чтобы не брать на себя единоличную ответственность за новую внешнеполитическую концепцию . В действительности Бестужев опасался, что его мнение в новых обстоятельствах не будет услышано, и сделал все, чтобы не остаться в дальнейшем в стороне от событий, как это произошло при переговорах о восстановлении русско-французских отношений.
Во время Семилетней войны 1756-1763 гг. и постоянно ухудшавшегося состояния здоровья императрицы Бестужев вновь решил обезопасить свое будущее (как и много лет назад, при бегстве царевича Алексея Петровича) и снова рискованно поставил на наследников действующего монарха. Великий князь Петр Федорович давно ненавидел канцлера, и Бестужев знал, что переход власти в руки этого человека приведет к кардинальной смене внешней политики страны и к неминуемой опале его самого. Он решил наладить отношения с супругой великого князя, Екатериной Алексеевной: предложил ей сместить мужа, когда тот взойдет на престол, провозгласить императором малолетнего Павла Петровича, регентом назначить Екатерину, а для себя канцлер зарезервировал председательство в Военной, Адмиралтейской и Иностранной коллегиях.
Тем временем русский фельдмаршал С. Апраксин, соратник Бестужева, нанеся поражение прусским войскам при Гросс-Егерсдорфе, неожиданно отвел свои войска обратно к границам России. Возможно, это объяснялось неопределенностью ситуации в связи с ухудшением здоровья Елизаветы. Выздоровевшая императрица расценила это как измену, Апраксина собирались судить, но он умер во время первого же допроса. Елизавета решила выяснить подробности подозрительной переписки канцлера и фельдмаршала и планы Бестужева в отношении великой княгини. 27 февраля (10 марта) 1758 г. канцлер был арестован, лишен всех чинов и наград. Он отказался отдать только портрет Петра I. Обвинение так и не смогло доказать измену, но в следующем году Бестужев все-таки был приговорен к отсечению головы. Императрица, не утвердившая ни одного смертного приговора, осталась верна себе и заменила казнь ссылкой в одну из принадлежащих Бестужеву деревень, Горетово, Можайского уезда. Елизавета, очевидно, понимала, что предъявленные канцлеру обвинения достаточно зыбки, и поэтому он не был отправлен в Сибирь, как другие, проходившие по делу Апраксина, его не пытали, имение не конфисковали, с него были только взысканы казенные долги. Впрочем, сумма была огромной. В Горетово Бестужев жил вначале в дымной избе, отрастил бороду, читал Священное Писание, затем ему позволили построить для себя дом, который он назвал "обителью печали". Тем временем умерла Елизавета Петровна, а затем и Петр III был свергнут Екатериной. Екатерина II помнила услуги Бестужева и вызвала его в Петербург. Ему возвратили все награды (а в 1763 г. девятилетний Павел Петрович пожаловал ему последний - голштинский орден Св. Анны). Поскольку канцлером уже был граф Воронцов, императрица 3 июля 1762 г. произвела Бестужева в генерал-фельдмаршалы (чин, соответствовавший в армии канцлерскому). Правда, Бестужев никогда не надевал военной формы. Его дело было пересмотрено, бывшего канцлера полностью оправдали, однако к прежней роли он больше не вернулся. Последний раз Бестужев пытался повлиять на внешнеполитические дела, когда предложил поддержать саксонского курфюрста на выборах польского короля. Екатерина II и бывший протеже Бестужева Н.И. Панин предпочли кандидатуру С. Понятовского. Бестужев-Рюмин был с почетом отправлен в отставку по старости и скончался от каменной болезни 10 (21) апреля 1766 г.
И при жизни, и после смерти Бестужев неоднократно удостаивался нелицеприятных оценок. Он был типичным деятелем своего века - признанным мастером закулисных придворных интриг, коварным и хитрым царедворцем. Будь он другим, он вряд ли сумел бы удержаться при елизаветинском дворе, так как не имел отношения к перевороту 25 ноября 1741 г., не пользовался симпатиями императрицы, не был, как Воронцов, женат на ее родственнице.
Еще беспристрастные современники канцлера разграничивали его деловые и личные качества. Прусский генерал Х.Г. Манштейн, выросший в России и покинувший ее в 1744 г., писал в своих мемуарах о Бестужеве: "У него нет недостатка в уме, он знает дела по долгому навыку и очень трудолюбив; но в то же время надменен, корыстолюбив, скуп, развратен, до невероятности лжив, жесток и никогда не прощает" . Екатерина II, хорошо знавшая Бестужева, интриговавшая сначала против него, а затем вместе с ним, отмечала: "Он внушал к себе гораздо больше страха, нежели привязанности, был до чрезвычайности пронырлив и подозрителен, тверд и неколебим в своих мнениях, довольно жесток с подчиненными, враг непримиримый, но друг друзей своих, которых не покидал, пока они сами не изменяли ему; в прочем неуживчив и во многих случаях мелочен... а характером своим неизмеримо превышал дипломатов царской передни"; "его трудно было водить за нос" .
Сам Бестужев никогда не позволял своим недостаткам и порокам влиять на профессиональную деятельность на посту канцлера Российской империи. Составленные Бестужевым рескрипты к русским дипломатам, личные письма к ним, записки для Елизаветы показывают нам умного, проницательного человека, не совершавшего во внешней политике (в отличие от своей жизни царедворца) необдуманных и опасных поступков.
Бестужев-Рюмин внес значительный вклад в становление внешней политики России. Он первым предложил продуманную и логичную программу, направленную на активное обеспечение спокойствия России на границах и ослабления ее вероятных врагов (ранее А.И. Остерман призывал "искать дружбу и союз" со всеми соседями без исключения ), превращение ее в ключевого игрока на европейской арене, активного участника европейских союзов. Он был организатором отлаженной системы российской разведки, в результате чего имел четкое представление о действительных целях противников страны как в самом Петербурге, так и за границей. Из Швеции посланник Панин, подкупивший целый ряд шведских чиновников, сообщал ему о подробностях дипломатической переписки со Стокгольмом Версаля и Берлина, а также о планах шведских политиков и состоянии шведской армии. Из Польши о политических делах русским представителям сообщал сам великий коронный канцлер граф Ян Малаховский, а также другие влиятельные магнаты, ориентировавшиеся на Россию. В Турции российскими агентами были сразу несколько чиновников, в том числе имевшие доступ к важнейшим дипломатическим документам помощники реис-эфенди (министра, заведовавшего внешнеполитическими делами Османской империи). Контрразведка Бестужева также оказалась на высоте - даже мастер шпионажа Фридрих II не имел из Петербурга никаких важных известий, а русский дипломатический шифр не удалось раскрыть никому, к тому же он часто менялся. И в русских представительствах за рубежом не было никого, кто работал бы на врагов России (к слову, секретарь австрийского посольства в Дрездене и чиновник саксонского министерства сообщали прусскому королю Фридриху II все известные им сведения). Бестужев принял все меры на случай вербовки дипломатов - запретил принимать подарки и взятки, адресованные им лично, не сообщал дипломатам о секретных переговорах, проводимых с иностранными посланниками в Петербурге, о чем, кстати, ничего не знала и Коллегия иностранных дел.
При Бестужеве Россия действительно вошла в Европу, стала участником
всех общеевропейских дел, и все же канцлер не смог добиться того, чтобы
европейские державы считали Россию равным партнером. Он переоценил прочность
англо-русских связей, и политика Лондона доказала, что Россия в Европе
в дальнейшем может рассчитывать только на собственные силы.
34. АВПРИ, ф. 35. Сношения России с Англией, оп. 1, 1754, д. 764, л. 37.
35. Там же, 1755, д. 770, л. 226.
36. Там же. л. 281.
37. Там же.
38. Там же, л. 291-291 об.
39. Там же, 1756, д. 779, л. 13-13 об.
40. Яковлев Н.Н. Указ. соч., с. 81.
41. АВПРИ, ф. 35, Сношения России с Англией, оп. 1, 1756, д. 779, л. 44.
42. Там же, д. 776, л. 77, 77 об.
43. Там же, д. 777, л. 192 об.
44. Там же, д. 779, л. 180-181 об.
45. Бантыш-Каменский Д.Н. Указ. соч., с. 12.
46. Анисимов Е.В. Елизавета Петровна, с. 328.
47. Манштейн Х.Г. Записки Манштейна о России. СПб., 1875, с. 244.
48. Записки императрицы Екатерины II, с. 6, 224.
49. История внешней политики России. XVIII век, с. 72.
ВЕЛИКИЙ КАНЦЛЕР
В моей империи только и есть великого, что я да великий князь, но и то величие последнего не более, как призрак.
Императрица Елизавета
Бестужев-Рюмин сменил умершего в ноябре 1743 года князя Черкасского, но не сразу: пост канцлера некоторое время оставался вакантным. Став канцлером, он подал императрице челобитную, в которой изложил весь свой служебный путь и указал на свои небольшие оклады, которые пришлось тратить ради представительских целей. Вследствие этого, жаловался новый канцлер, он попал в долги и просил, для поддержания себя с достоинством «в новопожалованном из первейших государственных чинов характере» , отдать ему в собственность казённые земли в Лифляндии: замок Венден с деревнями, когда-то принадлежавшие шведскому канцлеру А. Оксеншерне. Стоимость деревенек оценивалась в сумме в 3642 ефимка. Просьба канцлера была уважена. Кроме того, Елизавета Петровна отдала ему дом в Петербурге, принадлежавший ранее графу и канцлеру А.И. Остерману.
В помощники себе Бестужев 25 июня 1744 года рекомендовал графа Михаила Илларионовича Воронцова (1714-1767) как «толь честного и совестного и чрез многие опыты верноревностного вашего императорского величества радетельного раба». О деловых качествах «радетельного раба» канцлер не упоминает. Умный и наблюдательный Х.-Г. Манштейн называет Воронцова честным человеком, но ограниченного ума, «без особенного образования и ещё менее научившийся впоследствии» .
Сразу после своего возвышения Бестужев добился удаления из России агента Фридриха II - принцессы Цербстской, матери великой княгини Екатерины Алексеевны. Лестоку, пока он ещё был на свободе, дали понять, чтобы дальше медицины его интересы в Петербурге не распространялись. Во время подготовки свадебных церемоний в связи с браком Петра Фёдоровича на принцессе Анхальт-Цербстской оберцеремониймейстер граф Санти обратился к Лестоку за указанием о том, какое место должны в них занимать Бруммер и ещё один немец. Лесток по старой привычке, словно министр, пришёл к Елизавете с докладом об этом деле и получил в ответ, что канцлеру неприлично вмешиваться в медицинские дела, а ему - в канцлерские, а при первой же аудиенции Бестужеву велела сделать выговор графу Санти, чтоб он хорошенько знал своё дело и обращался по всем вопросам либо к канцлеру, либо к вице-канцлеру, иначе может потерять своё место. Бестужев принял это замечание с большим удовлетворением, так как он недолюбливал графа Санти и называл его в насмешку «обер-конфузионсмейстером».
Несколько позже Бестужев под благовидным предлогом сумел удалить из «голштинского дворика» и Бруммера. Теперь канцлеру никто не мешал, вице-канцлер граф М.И. Воронцов свои оппозиционные взгляды открыто пока не демонстрировал, и Бестужев мог применить свои способности на высоком дипломатическом посту в полной мере. И было к чему приложить руки и знания: «нарушитель европейского порядка» Пруссия и её король привлекали внимание всех европейских столиц.
Версаль и Берлин, поняв, что свергнуть Бестужева с поста канцлера не удастся, сосредоточили свои усилия на вице-канцлере Воронцове. Самому Бестужеву-Рюмину предстояло теперь бороться с одной императрицей - вернее, с её инертностью и предубеждениями. В частности, ему стоило немалых трудов уговорить Елизавету Петровну отнестись более снисходительно к поступкам австрийского посла де Ботты и в интересах дела предать их забвению.
Обязательствами перед голштинским двором связаны были руки канцлера и в Швеции. Он настаивал на том, чтобы восстановить права Бирона на Курляндию, но Елизавета не хотела об этом и слышать и отдала Курляндию в управление принцу Гессен-Гомбургскому. Медленно продвигалось и решение главного вопроса - присоединение России к союзу морских держав, Австрии и Саксонии с целью сплочения сил против Пруссии. Императрица считала целесообразным воздерживаться от активного участия в европейских делах, а Бестужев до поры до времени тоже разделял эти взгляды. Он видел вражду Парижа и Берлина, неискренность Вены и Дрездена и не горел желанием быть на побегушках у иностранных дворов.
Ещё до своего канцлерства Бестужев-Рюмин, по всей вероятности, уже имел в голове вполне определённую программу действий, иначе он вряд ли действовал бы так уверенно и целенаправленно и на мирных переговорах со шведами в Обу, и в схватке со своими противниками, и в контактах с потенциальными союзниками. Антифранцузская направленность внешней политики России была для него очевидна, это был её фундамент, но ведь нужна была и позитивная программа.
Об этом ему из Варшавы писал и брат Михаил Петрович:
«…Мне, топ cherfrere, кажется необходимым, что если у нас ещё никакой прямой системы не принято, то чтобы вы теперь вместе с товарищем своим, принявши самую полезную для России систему, составили план и по нему поступали».
Пока Михаил Петрович был верным союзником своего брата и полностью разделял его взгляды о том, какая политика была бы на пользу России.
Свою концепцию полезной для страны системы или европейского «концерта» новый канцлер, как мы уже сообщили выше, впервые изложил в письме к своему товарищу, вице-канцлеру М.И. Воронцову, а потом развивал её в записках, письмах и докладах государыне. Эту концепцию Бестужев называл «системой Петра I», потому что полагал, что идёт по стопам великого императора, хотя историки позже назвали её системой Бестужева.
Система Бестужева явилась не только плодом его кабинетных размышлений и богатого дипломатического опыта. Она была вызвана к жизни самими событиями: в августе 1744 года Фридрих II начал вторую Силезскую войну и возобновил военные действия против Австрии. Прусская армия захватила Прагу и часть Богемии (Чехии), а потом вторглась в Саксонию. Россия имела с Саксонией оборонительный союз, но оставался в силе и союзный договор с Пруссией. Во второй раз Россия оказалась в щекотливой ситуации, но теперь петербургский кабинет и Бестужев считали необходимым предупредить агрессора и действовать в пользу Саксонии более решительно, тем более что прусские войска весной и летом 1744 года нанесли Австрии и Саксонии серьёзные поражения и приближались к русской Прибалтике.
Конечно, времена изменились, и полностью копировать политику Петра I Бестужев отнюдь не собирался. Он имел в виду следовать духу и заветам великого реформатора. Суть их состояла в том, чтобы стремиться к установлению союзнических отношений с теми государствами, с которыми Россия имела одинаковые долговременные интересы. В первую очередь канцлер относил к таким государствам морские державы Англию и Голландию, с которыми у России не было территориальных споров, связывали давние отношения и имелись общие интересы на севере Европы. Определённое значение в качестве союзника имел также и курфюрст Саксонии, одновременно являвшийся королём Польши. Бестужев-Рюмин напоминал о том, что Пётр I «неотменно желал саксонский двор, колико возможно, наивяще себе присвоять, дабы польские короли сего дома совокупно с ними Речь Посполитую польскую в узде держали». Он отлично знал и понимал, что неуправляемая шляхетская Польша легко могла стать объектом различных антирусских интриг, что история неоднократно демонстрировала.
Потенциальным союзником России Бестужев-Рюмин считал Австрию - в первую очередь потому, что Габсбурги были традиционными противниками Франции, а теперь и Пруссии, и потому были заинтересованы в мире в Центральной и Восточной Европе. Но Австрия была необходима также и для противостояния могущественной Османской империи, постоянно угрожавшей России на южных рубежах. Интересы России требуют, писал канцлер, «чтоб своих союзников не покидать для соблюдения себе взаимно во всяком случае…таких приятелей, на которых бы положиться можно было, а оные суть морские державы, которых Пётр Первый всегда соблюдать старался, король польский как курфюрст саксонский и королева венгерская (то есть австрийская Мария-Терезия. - Б. Г.) по положению их земель, которые натурально с сею империей интерес имеют».
К тайным и явным противникам канцлер вполне справедливо относил Францию и Швецию, первая из которых противодействовала усилению России, а вторая жаждала реванша за поражение в Северной войне. По отношению к Швеции, полагал он, следовало проводить спокойную, продуманную политику, не допускавшую ущемления её интересов. Он указывал также на традиционную связь этих государств с Турцией, где они «издревле весьма вредные для нас интриги… производили».
Главным стержнем своей внешнеполитической системы канцлер полагал её антипрусскую направленность. Поэтому особое внимание он уделял неприятелю пока «потаённому», а потому более опасному - Пруссии. Он отмечал агрессивный характер её внешней политики, наращивание армии и значительный территориальный прирост - особенно с приходом к власти Фридриха И. Верить слову или даже подписанному с Берлином договору, говорил он, никоим образом нельзя - это доказала вся вероломная внешняя политика прусского короля, а потому никакой союз с ним не возможен и опасен.
Это не было утрированием фактов, Бестужев был реальным политиком, и он знал, что говорил. Пруссия разжигала костёр войны не только в Европе, она интриговала в Польше, Турции и Швеции, и цели, преследовавшиеся прусской дипломатией в этих странах, противоречили интересам и Австрии, и России. И в этом, пожалуй, был главный мотив сближения Петербурга с Веной.
Предупреждая об опасности, исходившей для России от Франции, Пруссии и Швеции, канцлер не исключал поддержания с ними нормальных дипломатических отношений.
Сейчас, на расстоянии веков, можно сказать, что система Бестужева-Рюмина, конечно же, была далеко не безупречной. Теперь очевидно, что он переоценивал общность интересов России с названными им странами-союзниками, особенно с Англией. По всей видимости, Бестужев отдавал дань распространившейся в Европе идее «регулярного государства» Г. Лейбница, согласно которой государственный механизм должен был быть систематизирован и приводиться в движение, как в часах. Не секрет, что эти механистические системы были слишком жёсткими и нединамичными, плохо приспособленными к текущим изменениям обстановки, хотя и позволяли добиваться поставленных целей без риска серьёзной конфронтации с партнёрами. После 20 лет бессистемности внешней политики России система Бестужева-Рюмина работала и приносила свои плоды.
Антипрусские мотивы в делах канцлера были определяющими независимо от конъюнктуры. Под давлением внешних обстоятельств и, возможно, для временного снижения напряжённости в русско-прусских отношениях Бестужев был вынужден заключить с Пруссией оборонительный союз, но выполнять его полностью никоим образом не собирался. Когда министр иностранных дел Пруссии Г. Подевильс в связи с саксонским кризисом сделал Бестужеву запрос о причинах невыполнения Россией обязательств по оборонительному союзу, тот ответил, что Россия не обязана была это делать, поскольку Пруссия в войне с Саксонией выступила в роли агрессора.
Что касается разбойных действий Пруссии в Саксонии в августе 1745 года, то Петербург благоразумно решил пока в эту войну не ввязываться, ограничившись по отношению к Дрездену дипломатической поддержкой и выдвижением дополнительных войск в Курляндию. Он не доверял ни союзникам, ни противникам. Особенно настораживала тайная от Петербурга сделка лорда Харрингтона и прусского резидента в Лондоне Андриэ о том, чтобы Силезию окончательно закрепить за Пруссией в обмен на то, что Фридрих II на общегерманском съезде подал голос в пользу признания мужа Марии-Терезии в качестве императора Священной Римской империи . Харрингтон взялся также помирить Берлин с Веной.
Вместе с тем Бестужев не исключал и того, что Россия будет вынуждена выставить против Пруссии войска, но только после окончательного построения союзнической антипрусской коалиции, например, если Россия на известных условиях будет принята в Варшавский союзный договор, заключённый между Австрией, Англией, Голландией и Саксонией в 1745 году. Вице-канцлер Воронцов, в принципе поддерживая мнение канцлера о Саксонии, предлагал также оказать ей финансовую помощь.
Вся жизнь Алексея Бестужева-Рюмина, как мы видим, состояла из борьбы.
Сам путь наверх дался ему, не очень знатному и богатому дворянину, нелегко, а заняв ответственный пост практически первого после императрицы вельможи, он отнюдь не совершал прогулки по лепесткам роз, а шагал через колючие шипы. Наличие многочисленных внешних врагов объяснялось вполне понятными причинами, и они, пожалуй, только привносили в его кровь полезный для его темперамента адреналин. Но вот зависть и ревность соотечественников, людей двора Елизаветы и лиц-прилипал, случайно окруживших этот двор, доставляли значительно больше неприятностей и досады, не давая покоя ни на один день, ни на один час. В русской истории трудно встретить другую такую судьбу чиновника высшего ранга, который был бы вынужден неустанно, всю свою жизнь бороться не на жизнь, а на смерть со своими многочисленными врагами.
А покоя не было. И после изгнания из России Шетарди и нейтрализации Лестока враги Бестужева и империи продолжали свою тайную подрывную работу, и успокаиваться никак было нельзя. 1 сентября 1744 года Бестужев писал Воронцову: «Хотя я и желал, и ваше сиятельство… всемилостивейшее соизволение исходатайствовать изволили, чтоб министерских писем более не просматривать, то, однако ж, я запотребно нахожу при нынешних обстоятельствах за баронами Мардефельдом и Нейгаузом посматривать, яко они… провираются». Перлюстрация и дешифровка депеш иностранных посланников и резидентов по-прежнему были важным средством наблюдения за замыслами противников России.
Так накануне было вскрыто письмо баварского посланника И. Нойхауза (Нейгауз) от 13 июля, в котором говорилось: «Вчера по окончании куртага принцесса Цербстская вручила мне письмо к вашему императорскому величеству, прибавив, что она не только как императорская вассалка всякую должную венерацию (то есть почтение. - Б. Г.) к высочайшей вашей особе у но и… врождённую её дому особенную покорность и венерацию имеет, к чему она свою дочь, которая с своим будущим супругом и без того склонна , с прочими окружающими людьми ревностнейше будет привлекать».
Продолжал «провираться» и Мардефельд, который пел дифирамбы матери невесты Петра Фёдоровича, задержавшейся в России в связи со свадьбой дочери: «Я должен отдать справедливость принцессе Цербстской, что она истинно радеет интересам королевским». Поздравляя Фридриха II с удачным походом в Богемию, посланник писал ему: «Великий князь мне сказал: я сердечно поздравляю. Молодая великая княжна многократно повторяла: “Слава Богу!” Принцесса-мать не могла найти довольно сильных выражений для своей радости…» Понятное дело, от таких наследников русского престола настроение у Алексея Петровича вряд ли поднималось.
Посланник Франции д"Аллион предпринял ещё одну попытку одновременно подкупить Бестужева и Воронцова, обещая им со стороны своего двора благосклонное отношение к выгодному для России договору. Бестужев и Воронцов ответили ему, что прежде следовало бы подписать договор, а потом уж заводить речь о «пенсионе».
Благодарим покорно, - отвечали они французскому послу, настаивавшему на своём варианте: сначала пенсион, а потом - договор. - Щедрость императрицы избавляет нас от нужды.
Но это скоро всё ушло в прошлое. Скоро Михаил Илларионович изменит своё отношение к канцлеру и начнёт «дрейф» в противоположную от него сторону. Будучи ещё конференц-министром, Воронцов был одним из тех русских вельмож, которые считали необходимым не допускать французского влияния на Россию и проводить вовне исключительно национальную русскую политику и поддерживать любое антифранцузское и антипрусское движение в Европе. Воронцов активно участвовал в государственном перевороте и способствовал возведению на престол Елизаветы Петровны, и вполне естественно, пишет Соловьёв, что по отношению к Бестужевым, попавшим под репрессивную машину предыдущих режимов, он вёл себя как покровитель. Это можно видеть хотя бы из тех почтительных и чуть ли не подобострастных писем, которые вице-канцлер Бестужев писал к нему в начале 40-х годов.
Французские и прусские дипломаты, несмотря на минимальное расхождение взглядов у канцлера и вице-канцлера, предприняли очередную попытку отстранить от дел Бестужева-Рюмина и заменить его Воронцовым. План этот не лишён был оснований по нескольким причинам. Во-первых, Михаил Илларионович был большим поклонником Франции и французской культуры и так же благосклонно относился к Пруссии. Во-вторых, он был женат на кузине Елизаветы Петровны графине Анне Карловне Скавронской и был в числе близких друзей императрицы. И, в-третьих, он, в отличие от Алексея Петровича, не горел пока желанием заниматься службой, но зато «горело» его самолюбие. Он завидовал Бестужеву, который один пользовался всем почётом и уважением, в то время как сам оставался в тени, - по выражению Соловьёва, «скромный спутник блестящей планеты». И вот Воронцов изменился и стал не только оппонентом Бестужева, но и его ярым врагом.
Возня вокруг Воронцова, кажется, происходила без всякого участия Елизаветы. Когда однажды Бруммер начал хвалить ей вице-канцлера Воронцова, она сказала: «Я имею о Воронцове очень хорошее мнение , и похвалы такого негодяя, как ты могут только переменить это мнение , потому что я должна заключить у что Воронцов одинаких с тобой мнений». Одна эта фраза делает честь нашей якобы взбалмошной и не расположенной к государственным делам императрице. С наглецами и подлецами она не церемонилась.
Весной 1744 года Фридрих II принялся хлопотать о пожаловании Воронцову титула графа Священной Римской империи, а в августе 1745 года французский посол д"Аллион уверенно (в который раз!) писал в Париж о скором падении Бестужева-Рюмина. Год спустя он уже более осторожно предполагал, что Бестужева можно было «ослепить» лишь крупной взяткой, в то время как Воронцов мог бы удовлетвориться «пенсией». В начале июня 1745 года д"Аллион сообщил министру иностранных дел Франции д"Аржансону, что он предложил «ослепительную» сумму денег канцлеру, но тот выслушал его предложение равнодушно. Воронцов без всякой пенсии и взятки дал д"Аллиону заверения в том, что Франция могла всегда полагаться на дружественное к себе отношение со стороны русского двора, и посланник радостно сообщил в Париж, что сэкономил на вице-канцлере королевские деньги.
Михаил Илларионович знал, что канцлер внимательно следил за входящей и исходящей корреспонденцией иностранных министров в Петербурге, и проявлял крайнюю осторожность в своих контактах с ними. На перлюстрированной и декодированной депеше д"Аллиона он сделал оправдательную пометку о том, что если француз предложит ему взятку в виде 50 тысяч, он откажется от неё, потому что раньше не соблазнился и 100 тысячами рублей. Но Воронцова подвела следующая депеша д"Аллиона, в которой говорилось: «Почти нет сомнения, что Воронцов свергнет Бестужева, и это событие не заставило бы себя долго ждать, если б, по несчастию, нездоровье г. Воронцова не принуждало его ехать… за границу». Вице-канцлер поспешил отмежеваться от д"Аллиона пометой о том, что французский министр никаких заверений по поводу свержения канцлера от него не получал, и что Бестужеву «кроме прямой дружбы, от меня ничего инаго не будет». Но обмануть канцлера этой отговоркой было трудно: он наверняка уже доложил об этом эпизоде Елизавете Петровне и сделал необходимые для себя выводы.
Воронцов, по выражению английского посланника Хинд-форда, снял маску в апреле 1745 года, когда в Петербурге проходила конференция с участием Бестужева, Воронцова и посланников Англии (Хиндфорд), Австрии (Розенберг), Голландии (Дедье) и Саксонии (Петцольд). На конференции обсуждался вопрос о присоединении России к Варшавскому договору. Воронцов, соблазнённый предложением д"Аллиона о четверном союзе Франции, России, Пруссии и Саксонии, открыто выступил против участия России в этом антифранцузском и антипрусском союзе, и Хиндфорд 29 апреля писал лорду Картерету: «Другмой (Бестужев. - С. С.) намерен подать своё мнение в самых сильных выражениях, если соперник осмелится подать своё в таких же». Но Бестужеву-Рюмину, судя по всему, пришлось пойти на компромисс с Воронцовым, потому что в его ответе послам от 30 мая говорилось, что России незачем было присоединяться к Варшавскому договору, поскольку она и так уже связана целым рядом двусторонних соглашений с его странами- участниками. Думается, это отступление от своей системы было допущено Бестужевым не без давления со стороны Елизаветы Петровны.
И канцлер, и вице-канцлер знали, что окружение рассматривало их как непримиримых соперников, и уже этого было достаточно, чтобы они видели, что между ними брошен нож. Единственным выходом для Воронцова было стать в открытую оппозицию к канцлеру и попытаться завоевать собственный авторитет. Сделать это было легко и выгодно: и страна, и государство, и люди устали от пертурбаций, переворотов и войн, а канцлер не уставал призывать всех к новым испытаниям и утверждению России на европейской арене. Это было полезно и необходимо, но кто в то время полностью разделял эти взгляды? Изоляционизм был в крови русских людей, а заграницу после Петра I его птенцы стали воспринимать лишь как возможность приобщиться к роскоши. Да и этой роскошью могли воспользоваться всего десятка два-три аристократов.
Так что Воронцов мог успешно играть роль «патриота». Для этого не было нужды менять систему - достаточно было ограничиться лёгкой помощью Австрии и Саксонии и пугать Пруссию сильными демаршами и дипломатическими представлениями, не ввязываясь в разорительные войны. Это вполне отвечало и русскому менталитету, и интересам тех же Франции и Пруссии, которые рьяно принялись отрывать Воронцова от Бестужева.
Соловьёв пишет, что позиция Воронцова в прусско-саксонском конфликте - ограничиться лишь денежной поддержкой для Дрездена и ролью посредника между обеими воюющими странами - стала для него роковой. Она сильно не понравилась Елизавете, и она уже без всякой дипломатии дала понять вице-канцлеру, что не возражает, если бы он выехал на некоторое время подлечиться за границу.
29 августа императрица подписала паспорт на выезд Воронцова «в чужие края» и рескрипт ко всем иностранным дворам с извещением о выезде вице-канцлера в Европу. Коллегиальное обсуждение прусско-саксонского конфликта состоялось уже без Воронцова. Париж и Берлин в очередной раз просчитались, верх в борьбе за власть в Коллегии иностранных дел выиграл Бестужев, а Воронцов был вынужден отправиться с женой и секретарём Ф.Д. Бехтеевым в путешествие по Европе. Его маршрут с сентября 1745 года по август 1746 года включал Берлин, Дрезден, Прагу, Вену, Венецию, Рим, Неаполь и Париж. Уезжая, он оставил императрице пророчество о том, что англичане, на которых канцлер делал такую сильную ставку, в конечном итоге подведут Россию и заключат с Пруссией отдельный мир. К сожалению, это пророчество скоро сбылось.
Проезжая через Берлин, Воронцов посетил Фридриха II, чем навлёк на себя дополнительный гнев Елизаветы Петровны. Вернувшись через год домой, он, казалось, окончательно утратил все шансы на то, чтобы при Бестужеве-Рюмине вернуться к занятиям внешней политикой. Но он придёт туда снова, хотя для этого нужно будет «уйти» самого Бестужева-Рюмина.
В октябре 1745 года из Парижа пришла реляция советника миссии Г. Гросса, сильно раздражившая Елизавету Петровну. Гросс докладывал, что во время аудиенции у статс-секретаря МИД Франции Рене-Луид"Аржансона(1694-1757) последний «с порицанием отозвался о канцлере и его брате, почитая их, как и его, Г роса, английской стороне преданными, и что они якобы несходственно с намерениями Её Императорскаго Величества в делах поступают» . Императрица указала своему послу в Голландии А.Г. Головкину (1688-1760) предпринять перед французским посланником аббатом де ла Биллем демарш и выразить королю Франции своё возмущение поведением д"Аржансона. Аналогичное указание получил канцлер Бестужев-Рюмин: он должен был «о таких даржансовых поношениях пристойным и по возможности чувствительным образом выговорить» послу в Петербурге д"Аллиону. Конечно, императрица в первую очередь защищала собственную честь и честь страны, но одновременно она вступалась и за своего канцлера, брала его под свою защиту и демонстрировала его обидчикам, что Алексей Петрович пользуется у неё полным доверием.
Послу Головкину в это же время поступил указ Елизаветы о покупке у некоего амстердамского купца крохотной мартышки «сирень, обезьяна, цветом зелёная и толь малая, что совсем входит в индейский орех… и чтоб оную для куриозности бы ко Двору Нашему достать…». Письмо с указом пришло к Головкину за подписью Великого канцлера и вице-канцлера - ко всему прочему им приходилось заниматься и мелкими забавами своей государыни! Мартышка была куплена и доставлена Елизавете Петровне с нарочным курьером гвардии сержантом Валуевым. Неизвестно только, с орехом или без.
Но «великим» императрица своего канцлера не признавала, несмотря на титул. Жан-Луи Фавье, секретарь французской миссии в Петербурге в 1760-е годы в своих записках приводит показательный эпизод: Бестужев как-то в присутствии императрицы «зарапортовался» и назвал себя согласно официальному титулу «великим» и тут же получил щелчок по носу: «Знайте, - сказала она ему, - что в моей империи только и есть великого, что я да великий князь, но и то величие последнего не более, как призрак».
…Пока обсуждались прусско-саксонские дела, Елизавета спешила покончить с несколько затянувшимися матримониальными делами. С 21 по 31 августа 1745 года Петербург отпраздновал наконец свадьбу наследника с принцессой Анхальт-Цербстской, и надобность в присутствии таких ненавистных Бестужеву персон, как мать невесты и Бруммер, отпала. Бруммер очень надеялся получить место голштинского наместника, в этом был заинтересован и шведский кронпринц Адольф-Фредрик, но к этому времени все, включая великого князя Петра Фёдоровича, окончательно устали от него, и Бестужев с Елизаветой Петровной не преминули этим воспользоваться.
У Петра Фёдоровича был ещё один дядя - принц Август, который обвинил старшего брата Адольфа-Фредрика в том, что тот в бытность свою правителем Голштинии допустил растрату казны герцогства. Петербург решил сделать теперь ставку на Августа. Принц Август получил приглашение приехать в Россию, чтобы оформить свои права, в то время как его сестра, мать великой княгини Екатерины Алексеевны (принцесса Цербстская) всячески отговаривала его, пугала страшным Бестужевым и предлагала лучше поступить на службу в голландскую армию.
28 сентября принцесса Цербстская, после драматичного и нелицеприятного разговора с Елизаветой Петровной, наконец удалилась из России. Ещё в июне Елизавета Петровна по докладу канцлера распорядилась «корреспонденцию Её Светлости принцессы Цербстской секретно открывать и разсматривать, и буде что преосудителное найдётся, то и оригинальныя письма удерживать». Вслед за её светлостью стал паковать вещи и Бруммер. Петербургский воздух стал чище, и Бестужев мог на некоторое время вздохнуть с облегчением.
…Мнение Бестужева по поводу общего положения России и прусско-саксонского конфликта было подано 13/24 сентября 1745 года. С. Нелипович пишет, что это был второй после знаменитого мнения А.И. Остермана 1725 года анализ роли России в современной Европе. Канцлер решительно не соглашался с мнением изоляционистов, доказывая, что «ни одна держава без союзов себя содержать не может». Во вступительной части канцлер напоминал о той большой роли, которую играла Англия в политике, но особенно в торговле с Россией. Нынешние отношения империи с этой страной закреплены полезным и нужным союзным договором, основанным на общих интересах в Балтийском море, и является гарантией того, что англичане в конфликте со шведами будут придерживаться нейтралитета. Союз с Пруссией тоже был бы весьма полезен России, если бы не вероломное поведение её короля Фидриха II и его антирусские происки в Швеции и Османской Порте. Третий полезный для России союз - с Саксонией. Текущий момент был, по мнению канцлера, таков, что России в конфликте Пруссии и Саксонии нужно было принимать сторону жертвы агрессии, то есть стать на сторону Саксонии, но прямого участия в военных действиях не принимать.
На совете 3 октября Елизавета, выслушав мнение своих министров и генералов, приняла решение выдвинуть в Курляндию такое число полков, которое будет возможно разместить там на зимних квартирах. Одновременно резидент России в Берлине Чернышев должен был предупредить прусское правительство о том, чтобы Пруссия воздержалась от нападения на Саксонию, а посланнику в Дрездене М.П. Бестужеву-Рюмину было предложено вступить в консультации со двором курфюрста Саксонии Августа III.
Соловьёв пишет, что, когда канцлер Бестужев сообщил это решение Мардефельду, тот онемел от удивления. Хиндфорд написал в Лондон о том, чтобы Англия и другие морские державы (Голландия и Дания) не упустили момент и поддержали Россию субсидиями. Бестужев, единственный «партизан» Англии при дворе Елизаветы, уговорив государыню предпринять решительный шаг в Курляндии, надеялся привлечь для поддержания русских полков английские деньги. Если субсидии не поступят, писал Хиндбург, Лондон может лишиться дружбы Бестужева.
К сожалению, тех мер, которые приняла Россия, оказалось недостаточно. Фридрих II понял, что Россия воевать с ним не готова, и вторгся со своей армией в Саксонию. Пруссаки одержали над саксонцами весьма лёгкую и громкую победу, и курфюршество Саксония для России стало потерянным, будучи подмятым политической системой Пруссии и Франции. Была ли позиция канцлера по отношению к прусско-саксонсому конфликту просчётом? Вряд ли. Бестужев понимал, что русская армия для ведения активных военных действий в Европе ещё не была готова, потому что не хватало средств на её содержание, а потому дал совет ограничиться в Курляндии демонстрацией силы в надежде, что Фридрих испугается и от вторжения в Саксонию воздержится. Но прусский король разгадал замысел Бестужева и поступил в соответствии со своими планами. С. Нелипович утверждает, что канцлер не хотел втягивать Россию в войну за Саксонию, потому что опасался, что все тяготы войны пришлось бы переносить русской стороне. Это похоже на правду. Скоро действия англичан подтвердили эти опасения.
М.П. Бестужев-Рюмин докладывал брату о том, как он, приехав из Дрездена в Прагу, слушал выступление короля Пруссии. В своей речи Фридрих II заявил, что никогда не забудет, как Россия предпочла применить союзный договор с Саксонией, но отказалась сделать это по отношению к Пруссии. В заключение выступления Фридрих II пообещал отомстить русским и их союзникам и многозначительно посмотрел при этом на шведского посланника.
Впрочем, Фридрих II не стал больше испытывать терпение Европы и поспешил заключить мир не только с побеждённой Саксонией, но и с Австрией. М.П. Бестужев-Рюмин в Дрездене сетовал на то, что в распоряжении саксонского кабинета не было достаточно точной информации о намерениях Фридриха II, в то время как прусские генералы располагали полной и достоверной информацией о саксонской армии. Против этих слов канцлер в Петербурге сделал заметку на полях: «Всещедрый Боже, да сохрани, чтоб о здешних пред восприятиях не сведал и не предупредил бы, как саксонцев».
Какие же это были пред восприятия?
Это были меры, которые Россия должна была принять в новой ситуации, перед которой она была поставлена дерзким победоносным маршем прусской армии на Дрезден. Елизавета была вынуждена признать, что надо было готовиться к возможной войне с Пруссией. С 21 по 25 декабря в Зимнем её императорского величества дворце заседал специальный совет, на котором главенствовал канцлер. Принятое на совете и одобренное императрицей заключение предусматривало оказание более деятельной помощи Саксонии против Пруссии, и Бестужев торжествовал. Он говорил Хиндфорду, что если морские державы дадут субсидии, то Россия за одну кампанию может восстановить мир в Германии.
Именно во время прусско-саксонской войны д"Аллион предложил Бестужеву взятку в размере 50 тысяч рублей. Канцлер с торжеством докладывал Елизавете Петровне: «Когда Дальон прежде сулил двоекратно канцлеру полмиллиона ливров, то при этом никаких условий не предписывал; и несмотря на то оба раза был так отпотчиван, что удивительно, как он опять осмелился предложить 50000 с условием, чтоб назначенные на помощь курфюрсту Саксонскому русские войска остались без движения в Курляндии».
По настоянию канцлера императрица Елизавета в конце 1745 года заявила англичанам, что Россия готова взять на себя обязательство продолжить борьбу с Пруссией, но при условии получения от Лондона субсидий на содержание армии. Но Англия, уже связанная ганноверским (предательским) договором с Пруссией, встретила это предложение отказом. Австрийская Мария-Терезия к этому времени примирилась с Фридрихом II, и Англия, естественно, уже была тоже заинтересована в мире с Пруссией. Английский посол заявил Бестужеву, что Россия со своим предложением опоздала. В прошлом Лондон несколько раз пытался склонить Петербург к союзу (правда, до того, как внешней политикой стал управлять Бестужев-Рюмин), но Остерман каждый раз тянул и находил предлоги, чтобы затянуть переговоры.
По самолюбию канцлера, делавшего в своей политике ставку на Англию, был нанесён сильный удар. Он был взбешен, обескуражен и обозлён и в пылу дискуссии с Хиндфордом намекнул даже на возможность сближения России с Францией. Но всё это были эмоции, что хорошо понимали оба собеседника.
Это был первый звонок, предупреждавший канцлера о грозившей ему и его системе опасности. Он должен был принять меры по корректировке своей системы, но, вероятно, по причине самоуверенности и самолюбия не сделал этого, продолжая упорно придерживаться проанглийской ориентации.
События между тем стали развиваться таким образом, что петербургский кабинет при активном участии Бестужева-Рюмина был всё-таки вынужден запланировать на 1746 год наступательную военную операцию против Пруссии, для чего русская армия демонстративно начала концентрировать свои войска в Курляндии. Но до вступления в войну России на этот раз снова не дошло: в декабре «шах Надир Прусский» , как прозвала Фридриха II Елизавета Петровна, сильно напуганный появлением у своих границ русской армии, поспешил замириться с Австрией. Однако свою антирусскую деятельность прусская дипломатия при этом только усилила, о чём не замедлили донести канцлеру посланники из Стокгольма, Копенгагена и Гамбурга. Одновременно Берлин снова сделал ставку на подкуп русских министров, в первую очередь тех, кто занимался внешними делами России.
8/19 апреля 1746 года Фридрих II писал своему канцлеру Подевильсу о своих опасениях по поводу силы русской армии и особенно по поводу казаков и татар, «которые могут в течение 8 дней выжечь и опустошить всю страну без малейшей возможности помешать им. Если вероятно объявление войны со стороны России, то я не вижу иного способа, кроме покупки мира у тщеславного министра за 100 -200 тысяч талеров». С. Нелипович пишет, что 19/30 апреля Берлин направил Санкт-Петербургу ноту протеста в связи с концентрацией русских войск на границах с Пруссией и Польшей, а также 100 тысяч талеров (более 100 тысяч рублей серебром) для вручения Бестужеву-Рюмину.
По сведениям Валишевского, прусский посланник Мардефельд, во исполнение указаний Фридриха II, вручил Бестужеву и Воронцову по 50 тысяч талеров каждому. Деньги канцлер принял охотно, это случилось во время переговоров с Мардефельдом о российских гарантиях Дрезденского мира, но при этом он заявил, что о гарантиях Силезии не может быть и речи. Что касается концентрации русской армии на подступах к Пруссии, то он объяснил её необходимостью обороны русских границ в условиях непрекращающихся войн в Европе.
В августе на сенатской комиссии по вопросам безопасности Лифляндии и Эстлянди и генерал-прокурор Сената князь И.Ю. Трубецкой и генералы П. Шувалов А.И. Румянцев выступили против наращивания войск на северо-западных границах, за сокращение расходов на армию и отвод полков из Остзейской провинции в глубь страны. Однако под давлением А.П. Бестужева-Рюмина и генералов А.Б. Бутурлина, В.А. Репнина и президента Военной коллегии С.Ф. Апраксина Елизавета Петровна согласилась оставить войска в Прибалтике на зимних квартирах и реквизировать в их пользу хлеб помещиков Псковской и Остзейской провинции. Группировка Воронцова в этом вопросе потерпела поражение. Купить мир у «тщеславного министра» Берлину не удалось. Впрочем, «шах Надир» не разбрасывался деньгами и предпочитал вместо подкупов одерживать громкие победы над австрийцами и саксонцами. Победы действовали куда вернее.
Решая неотложные дела, канцлер не забывал и о таких «мелочах», как выработка правил и этикета по приёму иностранных послов, о выдаче им подарков, о праве на беспошлинный ввоз товаров для дипломатов и т.п. (письмо к Черкасову от 12 марта 1744 года) или выплата Швеции очередной суммы субсидий, о чём он напоминает барону Черкасову в письме от 26 сентября 1746 года.
За посланником Пруссии Мардефельдом Бестужев-Рюмин продолжал следить наивнимательнейшим образом. В ноябре 1745 года императрица приказала канцлеру «открывание писем на почте от барона Мардефельда и к нему присылаемых продолжать. И все оныя списывать в запас, ежели цифирный ключ для разобрания оных из Франкфурта… привезён будет». По всей видимости, во Франкфурте у канцлера был свой человечек, имевший доступ к шифрам прусского короля. Кстати, когда императрица в конце 1745 года вознамерилась посетить Ригу, то она приказала в число сопровождавших её чиновников включить не только канцлера Бестужева и сотрудников КИД, но и д.с.с. Гольдбаха - «для известной его работы и всякаго на французском языке случающагося сочинения». Работа дешифровалыцика Гольдбаха не должна была прерываться ни на один день!
Французская дипломатия, стоявшая за агрессивными действиями Пруссии, попыток «приручить» русского канцлера тоже не прекращала. Посланник д"Аллион в конце 1745 года предпринял очередную неудачную попытку подкупить Бестужева-Рюмина, но она не произвела на канцлера должного впечатления. Алексей Петрович, несомненно, любил деньги, они быстро ускользали из его рук, но у него были тем не менее принципы относительно того, от кого и когда следовало принимать подарки.
А пока канцлер с помощью X. Гольдбаха продолжал читать переписку неудачного взяткодателя со своим министром д"Аржансоном и отлично знал, как мало д"Аржансон ценил своего посланника в Петербурге, и какой грязью в своих отчётах в Париж поливал его, Бестужева, д"Аллион, называя «бесчестным человеком, который продаёт своё влияние за золото англичанам и австрийцам, не отнимая от себя, впрочем, возможности заработать и в другом месте». На полях своего доклада государыне Бестужев-Рюмин против этих слов сделал на полях заметку: «Сии и сему подобные Далионом чинимые враки ему неприметным образом путь в Сибирь приуготовляют; но понеже оные со временем усугубятся, того ради слабейте мнится ему ещё на несколько время свободу дать яд его далее испущать» .
Канцлер теперь уже никого не боялся. «В то время, когда почти вся Европа и Азия во вредительских войнах находятся, - писал Бестужев в сентябре 1745 года, - здешняя империя благополучно для пользы своих народов глубоким миром и тишиной пользуется».
Обстановка в Европе на самом деле осложнялась, и нужно было постоянно думать о поиске союзников для России. Больше ждать было нельзя, и в конце 1745 года Бестужев-Рюмин, опираясь на результаты конференции в Зимнем дворце от 21 декабря 1745/1 января 1746 года, наметившей решительные военные меры против Пруссии в Прибалтике и на Балтике, начал переговоры с Веной о заключении русско-австрийского оборонительного союза. Он полагал, что основой для него должен был послужить аналогичный договор 1726 года. Переговоры осложнялись отзвуками лопухинского дела, но императрица Мария-Терезия в конце концов была вынуждена пойти русской стороне на уступки и приказала посадить своего бывшего посланника Ботта в тюрьму. В Петербург прибыл её новый посланник, Урзинн фон Розенберг, и привёз от своей государыни примирительное письмо Елизавете. И дело сдвинулось с места. Австрийцы, правда, потребовали, чтобы союзные обязательства России распространялись и на австро-французский конфликт, но против этого резко выступил бдительный Бестужев-Рюмин, разъясняя австрийцам, что такие обязательства для российской стороны были бы слишком обременительными. На его взгляд, достаточно было участия русских солдат в военных действиях против одной Пруссии.
На том и порешили. 22 мая/2 июня 1746 года в доме Бестужева-Рюмина был подписан договор сроком на 25 лет, что по тогдашним временам, при постоянно менявшейся внешнеполитической конъюнктуре, для России было довольно смело. Каждая из сторон обязалась выставить на помощь подвергшемуся нападению союзнику 20 тыс. пехоты и 10 тыс. кавалерии. При возникновении войны Австрии с Италией или России с Турцией союзник ограничивался лишь демонстрацией силы на границе союзного государства. Одной из секретных статей предусматривалась поддержка Австрией прав великого князя Петра Фёдоровича на Шлезвиг-Гольштейн, который присоединила к себе Дания. Австрия пошла на эту жертву, хотя она могла привести к разрыву австро-датского договора от 1732 года.
С. Нелипович пишет о большой победе русских дипломатов во главе с Бестужевым-Рюминым: обязанности России по отношению к Австрии значительно перевешивались гарантиями Вены против беспокойных русских соседей - Швеции, Пруссии и Турции. Русско-австрийский договор, один из первых тайных трактатов в истории России, имея однозначно антипрусскую направленность, стал лишь первым звеном в системе договоров, предварив собой целую цепочку других международных соглашений России.
Вслед за русско-австрийским соглашением Бестужеву 10 июня 1746 года удалось заключить оборонительный союз с Данией, имевший ярко выраженную антишведскую направленность. Для этого ему нужно было, наоборот, отказаться от защиты интересов голштинского двора. Как нам представляется, большой жалости канцлер по этому поводу не испытывал. Великий князь Пётр Фёдорович, формальный правитель утерянной Голштинии, своими претензиями доставлял ему одни только хлопоты. Голштинский министр Петер Пе(х)лин, совершенно преданный канцлеру Бестужеву, и датский посланник в Петербурге Линар , занимавшиеся этим вопросом, предложили великому князю замену - Ольденбургское герцогство и княжество Дельменхорст, но Пётр Фёдорович с Голштинией расставаться не захотел. Пришлось просто пренебречь его желанием, естественно, не ставя его об этом в известность. В секретной статье договора, абсолютно неизвестной тогда и шведам, Елизавета Петровна брала на себя перед датчанами ответное обязательство никогда не позволять шведским королям владеть Голштинией и обещала уговорить Адольфа-Фредрика отказаться от своих наследственных прав на герцогство. Копенгагену это реальное и выгодное предложение понравилось куда больше, нежели ничем не подкреплённые обещания Швеции. Всё это свидетельствовало о том, что в Петербурге стал преобладать реальный взгляд на развитие событий в Скандинавии, и что на Адольфа-Фредрика в Коллегии иностранных дел ставку уже не делали.
В следующем, 1747 году России, то есть Бестужеву-Рюмину, удалось заключить выгодную конвенцию с Османской Портой и на некоторое время нейтрализовать её агрессивные по отношению к России намерения. Австро-русский договор - краеугольный камень внешнеполитической программы Бестужева-Рюмина - несколько позже был также дополнен договорами с Польшей и Англией. Курс на союз с Австрией, взятый ещё дипломатией Петра I, но реализованный лишь Бестужевым-Рюминым, продолжится - плохо ли, хорошо ли, об этом следует судить в другом месте, - на протяжении более сотни лет. Во всяком случае, в тот период этот альянс был для России весьма необходимой и полезной мерой.
За новые успехи на внешнеполитическом фронте на Бестужева-Рюмина посыпались милости императрицы: он получил от неё 6 тысяч червонцев, и ему была пожалована мыза Каменный Нос в Ингерманландии, конфискованная всё у того же А.И. Остермана. Трудно сказать, испытывал ли великий канцлер Елизаветы какое-либо внутреннее торжество над своим бывшим противником, хотя друзья и недруги Алексея Петровича полагали, что это так и было.
А.П. Бестужев-Рюмин очень рассчитывал также на вознаграждение со стороны австрийцев. Каково же было его удивление, когда посланник Й. Урзинн фон Розенберг рассказал ему, что у него не только не было свободных денег, но он испытывал недостаток средств даже на собственное содержание. На приёме у Елизаветы Петровны его пригласили к карточному столу, и несчастный австриец обливался потом при одной только мысли, что в случае проигрыша ему нечем будет уплатить долг. Ему удалось, однако, выиграть у русской императрицы 400 рублей, на которые он кое-как сводил концы с концами своё проживание в дорогой русской столице. Бестужев не был скаредным человеком и ссудил Розенберга своими деньгами, дав ему в долг 3 тысячи рублей. Позже за подписание договора Бестужев всё-таки «отыгрался» на австрийцах и получил, как он и рассчитывал, полагавшийся австрийский «пенсион» в размере 6 тысяч червонцев.
Вена и Петербург призывали присоединиться к договору и другие страны, в первую очередь Англию. Брат канцлера М.П. Бестужев-Рюмин пытался противостоять франко-прусской дипломатии в Польше и приступил к изучению условий для того, чтобы освободить из объятий Пруссии Саксонию и снова склонить Августа III на сторону Австрии и России.
Русско-австрийский договор застиг Версаль врасплох. В то время как д"Аржансон «ублажал» гостившего во Франции вице-канцлера М.И. Воронцова, рассказывавшего с таинственным видом о милостях, которыми он якобы пользовался у государыни-матушки Елизаветы, о своих разногласиях с Бестужевым и симпатиях к Франции, Бестужев женил своего сына Андрея на племяннице фаворита А.Г. Разумовского и ещё более укрепил своё положение. В отсутствие Воронцова его партия потерпела окончательное поражение и притихла, а сторонники великого канцлера на конференции в Зимнем дворце в конце 1746 - начале 1747 года сумели убедить императрицу в необходимости присоединиться к австро-английской конвенции, направленной против Франции. На деньги австрийцев и англичан Россия обязывалась выставить 30-тысячный вспомогательный корпус или вместо него сосредоточить в Курляндии и на Двине у Риги 90-тысячную армию и 50 галер.
Но канцлер не слишком заносился и старался сохранить со своим заместителем хотя бы видимость приличных отношений. Так в переписке с ним Бестужев называл Воронцова своим искренним и нелицемерным другом, а себя - вернейшим и усерднейшим слугой. Извещая Михаила Илларионовича о том, что императрица всегда милостиво отзывалась и о нём, и о его жене, Алексей Петрович писал: «Я без похвалы сказать могу, что редко какой день проходит, когда б я с прочими вашего сиятельства приятелями за здравие ваше не пил».
Воронцов тоже знал цену всем этим уверениям и сердился на канцлера за то, что тот не информировал его о важных и секретных делах Коллегии. Ещё больше Воронцов рассердился, когда узнал, что человек, бывший его правой рукой - Адриан Иванович Неплюев - назначен резидентом в Константинополь, и не скрыл своего неудовольствия . Бестужев оправдывался, что и без Неплюева дела в Коллегии идут прекрасно, и что он по-прежнему хорошо относится к этому работнику.
Соловьёв пишет, что из переписки канцлера с вице-канцлером видно, что первый всё-таки сильно побаивался второго, льстил ему и желал бы «войти с ним в прежние дружеские отношения, в прежнее политическое единомыслие…». Но Бестужев не упустил случая, чтобы не уколоть своего противника тем, что французы якобы не оказали ему при въезде в Париж подобающие его высокому рангу почести: «Подлинно вашему сиятельству во всех французских городах толико чести, как коронованной главе оказано, ибо для вас гарнизоны в ружьё ставили, и из пушек стреляно, и капитаны с целою ротою для караула придаваны бывали, почему я ожидал, что потому жив Париже приём для вашего сиятельства распоряжён будет. Но в какое я удивление пришёл, когда я весьма противное тому усмотрел, особливо же, что её сиятельству дражайшей вашей супруге табурета у королевы не дозволено…»
Трудно сказать, чего в данном письме больше - издёвки, злорадства или притворного почтения, но искренним сожалением в нём и не пахнет. Как бы в ответ на это письмо канцлера Воронцов прислал подробный отчёт о том, с каким почётом и как пышно его принимал Фридрих II в Берлине. Но, кажется, зря он это сделал - Елизавета восприняла это с большим недовольством.
Сторонники Воронцова, по выражению д"Аллиона, ждали его возвращении в Петербург, как евреи пророка Моисея. А официальный Петербург с нескрываемым раздражением следил за тем, как враги России «ласкали» её министра: «шах Надир» подарил вице-канцлеру богатую шпагу с бриллиантами и велел даром возить его по всей стране, Мардефельд из Петербурга называл Воронцова «наидостойнейшим министром и наичестнейшим человеком в Европе», и принцесса Иоханна Елизабет Анхальт-Цербстская, выдворенная из России за свою шпионскую деятельность, тоже рассыпалась в комплиментах о вице-канцлере. Цель такого обхождения с Воронцовым была очевидна - сделать его послушным и внушаемым для планов Берлина человеком. Приём старый, но испытанный.
Перед отъездом Воронцова в Россию с ним встретилась принцесса Анхальт-Цербстская и вручила ему письмо для своей дочери, великой княгини Екатерины Алексеевны, которое «чудесным образом» попало в руки Бестужеву. В этом письме шпионка Фридриха II жаловалась на то, что дочь ей редко пишет, что её муж Пётр Фёдорович удалил от себя Бруммера, что в Голштинии преследуют доверенных лиц её брата, шведского кронпринца Адольфа-Фредрика. И самое главное: «Я в графе Воронцове нахожу человека испытанной преданности, исполненного ревности к общему делу… Соединитесь с ним,и вы будете в состоянии разобрать эти трудные отношения, но будьте осторожны и не пренебрегайте никем. Поблагодарите вице-канцлера и его жену Анну Карловну, что они для свидания с нами сделали нарочно крюк. Усердно прошу, сожгите моё письма, особенно это».
Не сожгли. Прежде его прочёл канцлер.
Кстати, в ноябре 1745 года Бестужев-Рюмин по приказанию Елизаветы Петровны направил Воронцову «предостережение в запас, дабы супруга вице-канцлера графиня Воронцова… при свидании с принцессою Ангалт-Цербстекою руки у ней… не целовала (яко там сие неприлично)». Интересно, соблюла ли Анна Карловна сии приличия?
Конечно же, было очевидно, что Воронцов вольно-невольно уже попал в сети антибестужевского заговора Фридриха II. Представляя письмо принцессы Цербстской Елизавете, Бестужев снабдил его примечаниями. Он напомнил императрице, что перед отъездом за границу «сближение вице-канцлера с Лестоком, Трубецким и Румянцевым ещё не было вполне утверждено…». Но: «Как показал племянник Лестока Шапизо, Воронцов во время путешествия своего уже производил с Лестоком конфиденциальную переписку». И главная улика: “Соединитесь с ним”; если б это только означало низвержение канцлера, то не было бы нужды принимать так много мер». Значит, Бестужев подозревал нечто худшее, нежели его удаление с поста канцлера, - по всей вероятности, нанесение ущерба его системе, а это для него, да и для Елизаветы было равнозначно государственной измене. И далее: «“Сожгите, прошу прилежно, все мои письма, особенно сие”. Прилежная просьба о сожжении всех писем показывает, что и прежние письма не меньшей важности были, как и это».
Конечно, после такого письма вице-канцлера следовало бы непременно допросить, и допросить с пристрастием, например, в ведомстве А.И. Ушакова. Но Елизавете, так привыкшей к дворцовым интригам и, в общем-то, довольно безалаберной и временами легкомысленной (если речь не шла о троне или жизни), измена Воронцова, женатого к тому же на сводной её сестре Скавронской Анне Карловне, вероятно, не показалась таковой. Если она и взяла этот факт на заметку, то скоро позабыла.
А пока одна интрига накручивалась на другую, одни тайные замыслы переплетались с другими или уничтожали их, добродетель боролась со злом, лесть с коварством, зависть с легкомыслием, корыстолюбие с расточительностью, непотизм с родственными чувствами, и в центре всего этого находился один человек - Великий канцлер, успевавший парировать удары и наносить ответные, перехватывать чужие письма и реляции и строчить собственные, содержать многочисленных агентов и увольнять их за измену или за непригодность, держать в руках десятки важных нитей и тысячи не менее важных мыслей в голове. Борьба изо дня в день, без компромиссов и остановок…
И всё это на фоне колоссальных усилий сдержать реваншистские и антиконституционные настроения в Швеции, противостояния с Берлином и Парижем, скрупулёзного применения «системы» напрягало нервы. И Бестужев выиграл эту войну нервов. Современный немецкий исследователь В. Медигер пишет, что ко времени шведского кризиса 1749-1751 гг. у русского канцлера ослабели умственные способности, сообразительность, память и комбинационные способности. Что можно сказать на это? Почитал бы херр Медигер архивы АВПРИ, а не только реляции прусских и французских дипломатов, тогда у него создалось бы совсем иное мнение об умственных способностях Бестужева-Рюмина.
…Прозевавшего русско-австрийское сближение д"Аллиона пришлось срочно отзывать из Петербурга, но в Версале почему-то никак не могли подобрать ему замену. Воистину этот посланник был большим несчастьем для Франции. Исчерпав все средства против Бестужева, он решил обвинить его в том, что тот затевает заговор в пользу заключённого в Шлиссельбургскую крепость Ивана Антоновича. На полях перехваченной депеши французского министра Бестужев делает очень важное замечание: «Её величество о несомненной канцлеровой верности ещё прежде всерадостного восшествия на прародительский престол чрез графа Михаилу Аарионовина и Лестока удовлетворительные опыты получила и о том все милостивейше вспомнить изволит».
Мы простим бедному д"Аллиону незнание этого факта, потому что он был неизвестен не только ему, но, кажется, и многим русским историкам. Мы писали выше (и писали до нас), что Бестужев в государственном заговоре по возведению Елизаветы на русский трон не участвовал. Согласно всем данным, он неожиданно появляется на сцене в тот момент, когда заговор уже совершён, и ему поручают написать манифест о восшествии Елизаветы на «прародительский трон». Почему именно Бестужеву? Оказывается, причины были. Оказывается, Бестужев, якобы «болтавшийся» без дела в последние дни правления Анны Леопольдовны, «прежде всерадостного восшествия на прародительский престол, оказал какую-то важную услугу Елизавете! Какую? Этого, очевидно, не знал ни Соловьёв, вскользь упомянувший об этом факте в своём более чем объёмном труде, ни другие русские и советские историки. Но как бы то ни было, становится понятным, что у Елизаветы в своё время были веские причины отметить Бестужева-младшего своим вниманием и выдвинуть его на важный государственный пост.
…На выпады д"Аллиона Бестужев отвечал неизменными пометками на полях расшифрованных депеш француза типа: «Сии и сему подобные Далионом чинимые враки ему неприметным образом путь в Сибирь приуготовляют…»
Несмотря ни на что, враги встречались друг с другом и, как положено дипломатам, делали хорошие мины при плохой игре. Во время обеда у английского посла Хиндфорда д"Аллион отказался пить за здоровье английского короля - так он решил отстоять честь Франции. Когда же английский консул Вульф предложил тост за Людовика XV, встал хозяин и сказал, что он знает лучше д"Аллиона, каким уважением он обязан коронованной главе другого государства.
Француз между тем продолжал сидеть.
Я никогда не пью за здоровье иностранного монарха, не выпив за здоровье моего государя, - надменно произнёс он.
Но встаньте, сударь, - не выдержал Хиндфорд, - раз вы видите, что я стою!
Сидевший за столом Бестужев-Рюмин взял бокал и воскликнул:
Я пью за победу английской армии!
В утончённый галантный век дипломатические нравы были так же грубы и непосредственны, как боевые кличи на поле боя.
Заметим, что Франция в описываемый момент (Семилетняя война) была союзницей России в войне с Пруссией и одновременно воевала с Англией, что не мешало французскому посланнику присутствовать на обеде у английского дипломата.
Д"Аллион, метавший ядовитыми стрелами в Бестужева, ещё раз попал впросак, сообщив в Версаль о «новом возвышении» Лестока после его брака на своей старой любовнице Анне Менгден, сестре фаворитки Анны Леопольдовны Юлии Менгден. Бестужев перехватил этот отчёт и показал Хинд-форду. Англичанин, прочитав депешу д"Аллиона, покатился со смеху.
Раньше д"Аллиона Петербург был вынужден покинуть прусский посланник Мардефельд. Пруссак в который раз попытался открыть свой кошелёк перед канцлером, чтобы испытать его стойкость, но тот резко обрывал его и говорил, что ввиду предстоящей войны с Пруссией он не имеет права с ним сноситься. Елизавета, наконец, отозвала из Берлина своего посланника Чернышева и запретила своим дипломатам общаться с пруссаками.
Менее заметными были успехи Бестужева в Швеции, где усиливалось влияние Пруссии и Франции, хотя и там сторонник Бестужева, посланник барон И.А. Корф, неутомимо и ревностно пытался отстаивать позиции России.
Фридрих II отгородился от нападения морских держав Ганноверской конвенцией, отчего выступление русского вспомогательного корпуса не могло ему угрожать. Главным препятствием к этому был злополучный союз Англии с Пруссией. Лондон, по известным только одному ему правилам, одновременно, за одним и тем же столом, играл в две карточные игры. Это, естественно, мало нравилось Бестужеву, но поделать с этим он ничего не мог.
Фридрих II и Людовик XV продолжили свои антироссийские происки в Швеции и Польше, но, не удовлетворившись этим, стали науськивать против России Оттоманскую Порту. Австрийцы перехватили письмо д"Аржансона к своему берлинскому коллеге Валори, в котором, в частности, говорилось: «Мы имеем надежду при Оттоманской Порте найти способы занять царицу с этой стороны и со стороны Персии». Берлинский двор стал нещадно третировать и выживать исполнявшего обязанности представителя России в Берлине графа Чернышева, что повлекло за собой ответные действия Бестужева в отношении прусского посланника в России Мардефельда. Напряжённость в отношениях между обеими странами достигла наивысшей своей точки.
Новый прусский посланник Карл фон Финкенштейн писал королю Фридриху успокоительные депеши о том, что русские войска никоим образом не угрожают Берлину, хотя вынужден был признать, что «Бестужев обращается с нами довольно плохо, а императрица того хуже». В ответ Фридрих II писал, что пока у него есть договор с Англией, ему нечего бояться России. «Охотно позволяю вам обрывать его всякий раз, как вы найдёте это нужным», - утешал король Финкенштейна по поводу грубых выступлений русского канцлера.
В августе 1746 года вернулся домой Воронцов, которого с нетерпением ждали все противники канцлера. Франкофил граф К.Г. Тессин, управлявший внешними делами Швеции, обнадёживал своё правительство тем, что с возвращением вице-канцлера дела пойдут вопреки системе Бестужева. На полях отчёта русского посланника в Швеции Корфа по этому поводу канцлер написал: «Тессин весьма пристрастно и с истинностью несходно разглашает, что нынешняя система не канцлерова, но государя Петра Великого… канцлер же только малым орудием есть во исполнение толь премудрых её величества распоряжений и повелений».
На радостной депеше д"Аллиона о встрече с Воронцовым, перехваченной агентами Бестужева, вице-канцлер был вынужден оставить оправдательные пометы о том, что он к похвалам француза никаких поводов не давал. Приняв к сведению оправдания Воронцова, императрица прочитала также и замечание Бестужева, в котором канцлер обратил её внимание на то, что вице-канцлер, пройдя «обучение» в Европе, прибыл с явным намерением «опровергать» своего товарища и «главное правление дел себе присвоить». Бестужев ссылался на 26-летнюю службу на дипломатическом поприще, указывал на постоянные интриги и подкопы под его деятельность и просил Елизавету «от такого печального в пятьдесят четвёртом году своей старости жития защитить и освободить».
«Канцлер был защищен и освобождён», - пишет Соловьёв.
Но надолго ли?
А пока д"Аллион в панике информировал д"Аржансона, что позиции Бестужева с прибытием Воронцова лишь только усилились, а вице-канцлера постигла немилость императрицы Елизаветы. «В обхождении моём с Воронцовым, - писал он, - я в точности следую вашим намерениям, Я с великим старанием его приласкаю… я заставляю действовать в нём самолюбие… Бестужев в последнее время такое дело сделал, которое ему упрочивает милость и доверенность и разрушает планы графа Воронцова: он женил своего единственного сына на племяннице графа Разумовского…»
Да, в некотором роде канцлер пожертвовал сыном Андреем, женив его по расчёту на родственнице елизаветинского фаворита, но дело требовало жертв. Брак сына, кстати, окажется неудачным.
Воронцов, почувствовав холодок в отношении к нему императрицы, написал ей письмо, в котором заверял её в верноподданнических чувствах и сокрушался по поводу «бедного и мучительного состояния своего сердца».
Канцлера же в это время мучили долги.
Он получил в подарок от императрицы большой дом, но не мог его обставить и привести в порядок за отсутствием средств. Он обратился за помощью к английскому министру Хиндфорду, попросив у него взаймы 10 000 ф.ст., и пытался также подвигнуть на новый «подарок» и Елизавету, но пока всё было напрасно. Наконец, английский консул Вульф выручил его и ссудил сумму в 50 000 рублей. Долги произошли и от крупных представительских расходов, и от игры в карты, и от пристрастия к Бахусу. Эти болезни пришли к канцлеру вместе с торжеством его блестящего положения, неограниченной властью и дерзким упрямым характером. Карты и вино стали предметом постоянных семейных ссор с женой и сыном.
В начале 1747 года продолжились переговоры о заключении военной конвенции и субсидиях с Англией. Уже на этапе переговоров палки в колёса стал вставлять вице-канцлер Воронцов, предъявив английской стороне явно завышенные требования. Что это было - желание «насолить» канцлеру или защитить законные интересы государства, - сказать трудно. Возможно, то и другое вместе.
Бестужев был возмущён: вместо того чтобы согласовать свои возражения с ним заранее, Воронцов и его сторонники в ходе начавшихся переговоров выступили вразрез с позицией своего канцлера, что, естественно, произвело на англичан дурное впечатление. Главным препятствием в переговорах стал вопрос о субсидиях. Бестужев за каждую тысячу русских солдат, которые должны были принять участие в войне против Пруссии, просил 375 тысяч рублей, а ещё 10 тысяч ф.ст. лично для себя. Англо-русская конвенция всё-таки состоялась, и на английские деньги в размере 100 тысяч ф.ст. в год в район Рейна был отправлен вспомогательный русский корпус генерала Репнина.
В Коллегии иностранных дел между тем создалась парадоксальная для её канцлера обстановка: большинство её сотрудников поддерживало линию своего управляющего - графа М.Г. Воронцова и было враждебно настроено к Бестужеву-Рюмину. Правда, на практике канцлеру удалось настолько умалить значение КИД во внешней политике, что он даже не удостаивал её своим присутствием и вёл все дела единолично. «Что мне с ними делать? - объяснял Бестужев. - Они не вскрывают ни одной бумаги и способны лишь противоречить мне, не приходя ни к какому заключению» . Конечно, это не предвещало ничего хорошего на будущее, но таков уж был независимый и крутой нрав у великого канцлера: он шёл к цели напролом, сквозь все препятствия и преграды, используя друзей, устраняя или обыгрывая врагов, убеждая в своей правоте государыню.
Бестужев-Рюмин игнорировал КИД не только из-за её враждебной атмосферы, но и из чистого принципа - он полагал, что коллегиальность в политике вредна. Он был слишком тщеславен и горд, чтобы советоваться и делиться своими сокровенными мыслями с посторонними. В этом, естественно, были свои плюсы и минусы: в обстановке интриг, подвохов и доносов полагаться на кого-то было в самом деле опасно, а иногда и неразумно. В то же время лишаться возможности выслушать pro и contra относительно своих идей и приходить к общему решению было тоже вряд ли продуктивно. Но таков уж был Алексей Петрович - одинокий волк дипломатии.
Кстати, об отношении канцлера к Иностранной коллегии. Мы забежим на год вперёд и приведём рассказ Соловьёва о том, как 8/19 декабря 1748 года Бестужев провёл одно удивительное совещание, пригласив к себе в дом двух ведущих сотрудников Иностранной коллегии - тайного советника Исаака Веселовского и оберсекретаря Ивана Пуговишникова. Последовала интересная беседа, которую, по всей вероятности, записал Пуговишников.
Бестужев начал с того, что показал приглашённым кипу экстрактов (выписок) из присланных к нему необработанных министерских реляций, требовавших принятия решений, и выразил своё удивление тем, что «господа члены по должности своей старания не прилагают», то есть укорил их в бездействии.
Веселовский возразил, что он, как и другие члены коллегии, на работе «всегдашнее сидение имеет и по возможности своей в делах упражняется». Канцлер не согласился с этим и указал на дела, пролежавшие в коллегии по полугоду и больше без всяких резолюций. «Если вы думаете, чтоб я сам наперёд на всякое дело свои рассуждения давал, то это не моя должность, да мне и не растянуться стать во всех делах одному», - резко ответил он. Ему времени не хватает и на самоважнейшие и срочные дела, которые нужно докладывать императрице. Веселовский невинно ответил, что он таких дел не знает. Тогда канцлер в качестве примера привёл обращение саксонского двора, предлагавшего России заключение союзного договора, ответ на которое ему пришлось сочинять самому. Веселовский сказал, что видел эту бумагу, но почему она так долго лежала без движения, он не знает. Канцлер ответил, что Веселовский или кто-либо другой в коллегии должны были сообщить ему своё мнение по этому документу.
В качестве примера добросовестного отношения к своим обязанностям Бестужев привёл покойного кабинет-секретаря Бреверна. Припёртый к стенке тайный советник обиделся и сказал, что если бы у него были силы и лета Бреверна, то и он мог бы так же успешно трудиться. Он же работает в силу своих ума и сил, но если их не хватает, то где же их взять? Если бы их можно было купить или в кузнице сковать, он бы с радостью это сделал. Бестужев, не обращая внимания на издевательский ответ тайного советника, назидательно заметил, что дело тут не в старости, а в прилежании. К тому же в распоряжении тайного советника есть секретари, которым можно приказать сделать всё необходимое.
Судя по всему, взаимопонимания со своими сотрудниками канцлеру достигнуть так и не удалось. Веселовский высказал мнение о том, что в коллегии теперь редко проводятся общие совещания и слушания дел, на которых вырабатываются и согласовываются решения по всем важным делам. В ответ Бестужев сказал, что он отказался присутствовать на этих собраниях, потому что вместо конструктивного обсуждения его предложений получал там одни лишь критические замечания. Эти сидения в коллегии были пустой тратой времени - «…я гораздо больше у себя дома… нужнейших дел исправлять могу» .
И перепалка закончилась ничем.
На этой беседе чувствуется незримое присутствие вице-канцлера Воронцова, и Веселовский выступал явно от его имени. Из беседы явствует, что тайный советник ведёт себя в разговоре с канцлером довольно независимо, виноватым себя не чувствует и без всякого стеснения по каждому поводу возражает Бестужеву. Оно и понятно: заменивший Мардефельда Финкенштейн продолжил курс на свержение Бестужева-Рюмина и поддерживал дружбу с «важными и смелыми приятелями» , то есть Воронцовым и Лестоком. Вместе они склонили на свою сторону бывшего члена бестужевского кружка и протеже Алексея Петровича тайного советника И. Веселовского, умного, деятельного человека, посвященного во многие тайны канцлера. На этой беседе Веселовский выступал уже клевретом Воронцова.
А когда-то еврей Веселовский имел на Бестужева-Рюмина определённое влияние: он даже уговорил его, тогда вице-канцлера, похлопотать перед Елизаветой Петровной об отмене указа от 13 декабря 1742 года о высылке всех евреев из Малороссии. Хлопоты, правда, ни к чему не привели, императрица указ не отменила, но дружбе Алексея Петровича с Исааком Веселовским это не помешало. И вот теперь Веселовский переметнулся в лагерь его противника…
Конечно, зря Алексей Петрович игнорировал Коллегию и её членов. Тем самым он предоставил в ней Воронцову большую свободу действий. Комментируя эту беседу, Соловьёв пишет, что, конечно же, канцлер сваливал вину с больной головы на здоровую: он сам приучил членов коллегии к бездействию, лично «исправляя все дела» на дому и не предоставляя им никакой инициативы. С этим также трудно не согласиться.
А в отношении бывшего друга Веселовского Бестужев всё-таки попытался отыграться: он написал Елизавете Петровне донос о том, что на одном из дипломатических приёмов Исаак Веселовский отказался пить здоровье государыни: «Один только Веселовский полон пить не хотел, но ложки с полторы и то с водкою токмо налил и в том упрямо пред всеми стоял, хотя канцлер из верности Ея Императорскому Величеству и из стыда перед послами ему по-русски говорил, что он должен сия здравие полным бокалом пить, как верный раб, так и потому, что ему от Е.И.В. много милости показано пожалованием его из малого чина в столь знатный». Но из доноса ничего не вышло: государыня донос проигнорировала и осыпала Исаака Павловича новыми милостями. И это при том, что «жидов» Елизавета Петровна очень не любила.
В 1747 году Бестужев подал, как он теперь стал часто выражаться, своё «слабейшее мнение» в пользу роспуска Сената и учреждения вместо него Кабинета министров, «не имея притом никакого о себе вида». Сенат и на самом деле представлял собой громоздкое бюрократическое учреждение, с трудом проворачивавшее свои механизмы. При этом канцлер отлично знал, что он шёл против мнения императрицы, настаивавшей на том, чтобы сохранить это наследие Петра I. Сведений о том, что инициатива Бестужева каким-либо образом повлияла на его положение, нет, но нет сомнения и в том, что этим воспользовались его враги, чтобы обвинить в намерении подмять под себя весь государственный аппарат. В Кабинете министров канцлер, по всей вероятности, рассчитывал занять главенствующее положение.
Среди его преданных и немногословных исполнителей история сохранила имена саксонца Функа (не путать с Функом, «отличившимся» написанием памфлетов в Швеции), саксонца Прассе и итальянца Санти. Примечательно, что русский патриот Бестужев-Рюмин своим соотечественникам явно не доверял и в круг своих конфидентов их не привлекал. Кто же были эти конфиденты?
Функ, секретарь саксонской миссии в Петербурге, вплоть до 1754 года исполнял при канцлере фактическую роль заместителя, будучи и главным его советником, и вдохновителем. «Он был необходимым alter ego человека, решительно не способного выполнить задачу, значительно превышающую его дарования, - зло пишет явно не расположенный к личности Бестужева Валишевский, - был его мозгом и его правой рукой». Преемник Функа, сотрудник саксонской миссии Прассе, вкладывал в своё дело столько же рвения, что и Функ, но уступал ему в способностях. Валишевский утверждает, что, когда французской дипломатии в 1754 году удалось избавиться от Функа, «Бестужев оказался телом без души, плывшим по течению вплоть до падения в роковую бездну». В 1754 году Функ, уже будучи посланником короля Августа III, без объяснения причин был назван Елизаветой «неугодным министром дружеской державы» и по её настоятельному требованию, при полном недоумении саксонского двора, отозван из России. Здесь явно чувствуется рука вице-канцлера Воронцова.
Итальянец Санти был полезен Бестужеву в делах этикета, протокола и внешних приличий. Он учил канцлера, как себя держать с иностранными министрами и прочими дипломатами и эмиссарами.
В августе 1747 года Воронцов принял прусского посланника Финкенштейна. В отчёте об этой аудиенции Финкенштейн назвал вице-канцлера «важным приятелем» Пруссии. Согласно отчёту, Воронцов рассказал пруссаку о том, что Бестужев обвиняет его в передаче секретных сведений прусскому королю, в то время как он, человек честный и благонамеренный, якобы просто не умеет хранить тайны и искренно делится ими, питая любовь к Фридриху П. Воронцов рассказал пруссаку также о своих последних беседах с Елизаветой, на которых он излагал свои мысли о том, как сократить чрезмерные полномочия канцлера, в том числе предложение о том, чтобы все дела Бестужев решал только через Коллегию иностранных дел. Письменный проект вице-канцлера императрица оставила у себя, пообещав внимательно изучить его на досуге.
Вице-канцлер в своей «искренней любви» к прусскому королю пошёл ещё дальше и предупредил Финкенштейна о том, чтобы тот в своей переписке проявлял осторожность, потому что агенты Бестужева перехватывают депеши иностранных министров и читают их. Финкенштейн подумал, что «смелый» его друг трусит и не поверил последнему его заявлению. Тогда Воронцов рассказал пруссаку содержание его последней депеши в Берлин, чем поверг его в чрезвычайное изумление.
Болтливость Воронцова, граничившую с предательством, Финкенштейн вознаградил «сногсшибательной новостью» о том, что канцлер замешан в заговор в пользу Иоана Антоновича. Воронцов нашёл смелость возразить своему другу, сказав, что такое Бестужев просто не в состоянии предпринять.
Вот с таким вице-канцлером приходилось работать Бестужеву-Рюмину, вот так деградировал человек, бывший когда-то его ближайшим помощником.
В борьбу с Бестужевым в 1747 году включился и послушный Франции Стокгольм. Шведы посчитали действия своего посла в Петербурге в этом отношении слишком слабыми и заменили его новым - Вульфеншерной. Посланнику в Стокгольме Корфу удалось добыть информацию о полученных новым послом секретных инструкциях: главной задачей Вульфеншерны было определено свержение канцлера Бестужева со своего поста (разумеется, в союзе с д"Аллионом и Финкенштейном). Швед должен был также стараться - ни больше и ни меньше - сменить настоящий русский кабинет министров другим, более дружественным шведам. Шведский посланник должен был войти в контакт с врагами Бестужева и выяснить, на каких придворных дам можно было бы делать при этом ставку. Почему именно дамы? Как пишет Соловьёв, Стокгольм рассчитывал на смазливое лицо Вульфеншерны, его страсть к игре в карты и к волокитству, - оружие, которое швед якобы успешно применял до этого в качестве посланника при саксонском дворе. Если понадобятся деньги, говорилось в инструкции, то Вульфеншерна должен был обратиться за ними к д"Аллиону - тот не откажет. В особую заслугу новому послу будут поставлены также его усилия об отзыве слишком активного русского посла Корфа из Стокгольма, ибо только одними его усилиями упорно держится прорусская партия в Швеции. Вульфеншерна должен был также всячески препятствовать назначению в Стокгольм послом брата канцлера М.П. Бестужева-Рюмина.
Но Бестужев продолжал зорко следить за всеми шагами своих врагов по депешам Финкенштейна. Прусский министр, предупреждённый вице-канцлером, по всей видимости, слишком понадеялся на крепость своих шифров и продолжал информировать не только Фридриха II, но и русского канцлера Бестужева. Ирония ситуации состояла в том, что копии перехваченных депеш Финкенштейна читал и Воронцов, что ставило его в деликатное положение по отношению и к канцлеру, и к прусскому посланнику. Недаром Финкенштейн пишет в Берлин, что Воронцов стал боязлив и делится с ним не всеми подробностями.
В это время вся интрига разворачивалась вокруг экспедиции русского корпуса Репнина в Европе, и Лесток с Воронцовым пытались убедить Фридриха II в том, что ему никаких опасений от русских солдат испытывать не стоило, потому что в армии нет никакой дисциплины, солдаты не подчиняются офицерам, а главнокомандующего корпусом генерала Георгия Ливена никто не любит и т.п. Бестужев, комментируя реляцию Финкенштейна и его переписку с Лестоком, горько сетует на то, что Воронцов с Лестоком плюс обер-прокурор Трубецкой, «желая его погубить, вредят интересам своей монархии и отечества».
Вице-канцлер критиковал своего начальника и официально, демагогично утверждая, что посылкой 30-тысячного корпуса в Европу против Пруссии и на помощь Австрии и Саксонии Бестужев вовлекал империю в «европейские замешательства». Бестужев справедливо возражал, что в данной ситуации отсиживаться за забором было бы пагубно для интересов самой России, и что сам Пётр Великий поступил бы аналогичным образом.
Из депеши Финкенштейна от 23 июля/3 августа Бестужев выяснил, что Воронцов находится на содержании Фридриха II и получает от него пенсию. Посланник, докладывая королю, что срок пенсии истекает 1 сентября, писал, что «важный приятель» намекнул ему, что рассчитывает на её продление. «Приятель» Воронцов, писал Финкенштейн, несмотря на то, что сильно сократил объём передаваемой ему информации, всё равно продолжает оставаться полезным для прусского двора. Бестужев написал на полях перехваченной депеши: «Христос во Евангелие глаголет, не может раб двума го-сподинома работати, Богу и мамоне; а между тем из сего видно, что сия сумма ещё прежде его бытности в Берлине знатно чрез Мардефельда назначена». Бестужеву многое теперь становилось ясно, например, что именно Воронцов выдал пруссакам тайного советника Фербера, казнённого по приказу Фридриха II за передачу важных секретных сведений русскому правительству, и из Дрездена снабдил прусского короля важными сведениями накануне похода прусской армии в Саксонию.
Воронцов выступал предателем России в чистом виде.
В конце августа 1748 года канцлер перехватил новое послание Финкенштейна, из которого было видно, что Лесток снабдил пруссака сведениями о том, что Елизавета Петровна сильно раздражена против морских держав и что этим обстоятельством следовало немедленно воспользоваться противникам канцлера. Бестужев пометил депешу словами: «Её импер. величеству лучше известно, изволила ли такие разговоры при Лестоке держать; но преступление его в том равно, лгал ли он на её величество или верный рапорт делал министру короля прусского. Её импер. величество из прежних писем уже усмотреть изволила, что Лесток советовал, чтоб ни министра её величества на конгресс не допущать, ни же России в мирный трактат не включать».
Старик Репнин, командовавший 30-тысячным русским корпусом, направленным в помощь Австрии и не сделавшим во время своего похода в Германии ни одного выстрела, скоро был вынужден отдать приказ возвращаться домой. Впрочем, Н.И. Костомаров полагает, что этот поход содействовал скорейшему заключению Аахенского мира (18.10.1748). Вид русских «медведей», направлявшихся на запад мимо Пруссии, чтобы померяться силой с галльскими «петухами», всё-таки здорово перепугал Фридриха И. Конгресс закреплял присоединение Силезии к Пруссии и подводил черту под восьмилетней войной за австрийское наследство. Русская делегация по подсказке Лестока на Аахенский мирный конгресс приглашена не была, что, конечно, было большим упущением дипломатии Бестужева. Европа договорилась обо всём без участия России, хотя она послала свой корпус для участия в военных действиях. Правда, главнокомандующий Репнин, человек больной и нерешительный, так и не принял никакого участия в военных действиях на стороне Англии, Австрии и Саксонии, за что Бестужев получил от своих союзников нарекания.
Теперь, когда руками Пруссии, Франции и, к сожалению, союзников России Австрии и Англии была создана новая обстановка в Европе, прусский посол в России Финкенштейн предлагал использовать её против Бестужева как лица, якобы виновного в умалении авторитета России. Воронцов по поручению Финкенштейна должен был внушить эту мысль императрице Елизавете. И вице-канцлер пообещал сделать это при первой представившейся возможности.
Аналогичное поручение получил и Лесток. Неизвестно, пишет Соловьёв, успел ли он объясниться с Елизаветой, потому что вскоре, в декабре (Соловьёв указывает ноябрь) 1748 года, он был арестован. Лестоку уже давно запретили вмешиваться в государственные дела, а потом Елизавета по совету Бестужева отказала хирургу в доступе ко двору и в лечении её императорской особы. Но лейб-медик, как мы видим, продержался до 1748 года.
В 1747 году Лесток в третий раз женился на девице Анне Менгден, члены семьи которой сильно пострадали после переворота 1741 года. Своим браком с Лестоком Анна надеялась облегчить судьбу своих опальных родственников . Елизавета сама причесала невесту и украсила её голову своими бриллиантами. Уступив Бестужеву и отказавшись использовать Лестока как врача и советника, она всё ещё оказывала ему знаки внимания и милости.
Но Лесток, как мы видим, скоро выдал себя сам. Перехваченные Бестужевым депеши прусского посланника Финкенштейна однозначно свидетельствовали о том, что посланник вместе с Лестоком выступал в качестве заговорщика. За Лестоком с мая месяца было установлено наблюдение. 20 декабря 1747 года, когда он был в гостях у прусского купца, его секретарь и племянник, французский капитан Шапюзо (Шавюзо, Шапизо), обнаружил за собой около дома слежку, которая велась довольно грубо. Угрожая шпику шпагой, Шапюзо заставил того войти в дом, где тот после долгих препирательств признался в том, что ему поручено следить за каждым движением Лестока.
Лейб-медик бросился во дворец к императрице с жалобой. Там был какой-то приём, и первой Лестока увидела великая княгиня Екатерина Алексеевна. Она бросилась ему навстречу, но тот остановил её словами:
Не подходите ко мне! Я человек подозрительный!
Он нашёл императрицу и стал с ней грубо и бесцеремонно объясняться. Он дрожал от возбуждения, лицо его покрылось красными пятнами, и Елизавета, подумав, что он пьян, удалилась, пообещав обелить его от всяких подозрений. Но нужно было знать Елизавету, чтобы возлагать на неё теперь хоть какую-то надежду, писал Финкенштейн. Скоро был арестован Шапюзо и несколько слуг. Лесток снова бросился во дворец, но его туда уже не пустили.
Два дня спустя Елизавета сказала Бестужеву, что он может делать с Лестоком всё, что захочет. 24 декабря шестьдесят гвардейцев под началом С.Ф. Апраксина (1702-1758), кстати, близкого друга Лестока, оцепили дом, в котором должна была состояться свадьба одной из фрейлин императрицы и на которой в качестве свидетеля то ли жениха, то ли невесты должен был присутствовать Лесток. Там его и арестовали и отвезли в крепость.
Ему было предложено ответить на несколько вопросов: с какой целью он поддерживал связи с прусским и шведским министрами, зачем он согласился выполнить поручение «богомерзкого Шетардия» вернуть обратно подаренные ему императрицей табакерки, в чём состояли его советы великой княгине. Екатерине Алексеевне о том, как «водить за нос» своего мужа, не способствовал ли он ссоре Петра Фёдоровича с Елизаветой, в чём заключалась его дружба с обер-прокурором Трубецким. Потом ему были предъявлены обвинения в намерении переменить образ правления в России, в склонении И. Веселовского на враждебную канцлеру сторону, в передаче сведений Пруссии об охлаждении отношений России с морскими державами и о деталях посылки русского экспедиционного корпуса в Европу, а также в получении «подарка» от Фридриха II в сумме 10 000 рублей. Бестужев ничего не забыл и ничего не упустил.
На допросах Лесток держался бесстрашно и мужественно. Одиннадцать дней он не принимал пищу, поддерживая себя лишь минеральной водой и отказываясь давать какие бы то ни было показания. По приказанию Елизаветы его вздёрнули на дыбу, но он и там не открыл рта и не попросил ни помощи, ни милости от власть имущих. Напрасно жена уговаривала его сознаться в заговоре, обещая милосердие императрицы. Он якобы показал ей свои изувеченные пытками руки и отвечал:
У меня уже нет ничего общего с императрицей, она выдала меня палачу.
Н.И. Костомаров утверждает, что уличающие его документы Лесток успел перед арестом передать шведским эмиссарам Волькеншерне и Хёпкену, приехавшим накануне его ареста в Санкт-Петербург со специальным поручением своего правительства. Шведы увезли их с собой в Стокгольм.
Процесс над бывшим лейб-медиком императрицы длился до 1750 года, а потом его сослали в Углич, откуда перевели в Великий Устюг, дозволив приехать к нему жене. Там он встретился со своим сообщником по государственному перевороту 1741 года Петром Грюнштейном, тоже сосланном после наказания кнутом . В 1759 году Лесток обратился к фавориту императрицы И.И. Шувалову с просьбой прислать шубу жене, страдавшей от холода. Когда на престол взошёл Пётр III, Лестока помиловали, и он появился в Петербурге, полный энергии и жизненной силы, невзирая на 14 лет ссылки и свой возраст (ему исполнилось 74 года).
Он умер в 1767 году, пережив на год своего ненавистного противника.
«Падение Лестока произвело сильное впечатление при иностранных дворах, - заключает Соловьёв, - оно показывало несокрушимую силу Бестужева, показывало, следовательно, и будущее направление русской политики…»
Канцлер Императрицы Елизаветы и генерал-фельдмаршал при Екатерине II, младший сын графа Петра Михайловича, род. 22 мая 1693 г., ум. в 1768 г. В 1707 г., по ходатайству отца, он, вместе с старшим братом, получил разрешение поехать для науки за границу, на собственные средства. В октябре 1708 г. братья выехали из Архангельска, с супругою русского посла при датском дворе князя В. Л. Долгорукова, в Копенгаген, где поступили в датскую шляхетную академию. В 1710 г. моровое поветрие заставило их переселиться в Берлин и продолжать там занятия в Высшем коллегиуме. Младший Бестужев оказал особые успехи в изучении языков латинского, французского и немецкого, а также общеобразовательных наук. По окончании учебного курса, он совершил путешествие по Европе. В 1712 г. Петр Великий, прибыв в Берлин, повелел определить Бестужева на службу "дворянином при посольстве" к русскому полномочному министру в Голландии кн. Б. И. Куракину, которого Бестужев сопровождал на утрехтский конгресс. Проездом через Ганновер, Бестужев имел случай стать известным ганноверскому курфюрсту Георгу-Людвигу и получил предложение вступить к нему на службу. С разрешения Петра І, Бестужев в 1713 г. действительно поступил на службу курфюрста, сперва полковником, а затем камер-юнкером с жалованьем по 1000 талеров в год. В 1714 г. Георг, вступивший на английский престол, взял Бестужева с собой в Лондон и немедленно отправил его к Петру Великому, в качестве английского министра, с нотификацией о восшествии на престол. Петр, очень довольный такою ролью русского на иностранной службе, принял Бестужева по этикету, установленному для приема иностранных министров, дал ему 1000 руб. и обычный в таких случаях подарок. Затем Бестужев вернулся в Лондон с поздравительной грамотой Петра Георгу и новым рекомендательным письмом от своего государя. Всего в Англии Бестужев пробыл около четырех лет, с большою пользой для образования своего и подготовки к предстоявшей ему политической роли. Сознание своей силы рано пробудило в нем честолюбивое желание выдвинуться возможно скорее, пользуясь разными "конъюнктурами". Склонность и способность к интриге сказалась в нем в 1717 г., когда он узнал о бегстве царевича Алексея в Вену. Видя в царевиче будущего властителя России, Бестужев поспешил написать ему письмо, с уверением в преданности и готовности служить "будущему царю и государю"; самый переход свой на чужестранную службу Бестужев ловко объяснял, при этом, желанием удалиться из России, так как обстоятельства не дозволяли ему служить, как он хотел бы, царевичу Алексею. По счастью для Бестужева, царевич во время следствия его не выдал, а письмо уничтожил: сохранился только немецкий перевод в венском архиве. В конце того же 1717 г. Бестужев испросил у короля Георга І увольнение от службы, так как отношения между Петром и ганноверским домом стали портиться. По прибытии в Россию, он был назначен обер-камер-юнкером ко двору вдовствующей герцогини курляндской Анны Иоанновны, где прослужил, без жалованья, около двух лет. В 1721 г. началась его самостоятельная дипломатическая служба: он заменил кн. В. Л. Долгорукова в качестве русского министра-резидента при дворе датского короля Фридриха VI. Здесь Бестужев попал в самый разгар дипломатической борьбы Петра с английским королем, который старался поднять против России северные державы. Покровительство, какое Петр оказывал голштинскому герцогу, ставило его во враждебные отношения к Дании, удержавшей за собою после Северной войны, по сепаратному договору со Швецией в 1720 г., Шлезвиг. Бестужеву поручено было добиться от Дании признания за Петром титула Императорского Величества, а за герцогом голштинским - королевского высочества, и для русских судов - освобождения от зундских пошлин; в то же время он должен был следить за враждебными происками Англии и, по возможности, им противодействовать. Бестужев доносил, что датские министры вполне в руках ганноверского посланника и состоят у него на пенсии, и просил 25000 червонных, чтобы перекупить их на свою сторону. Без таких средств он успел привлечь к себе только влиятельного при короле обер-секретаря военной коллегии Габеля, который доставил ему возможность вести тайные переговоры лично с датским королем. Датское правительство соглашалось признать за Петром императорский титул только в обмен на гарантию Шлезвига или, по крайней мере, при условии удаления из России герцога голштинского. Бестужев, который вообще вел дела очень самостоятельно, давая Петру советы и возражая на его предписания, настаивал на необходимости держать Данию в страхе при помощи герц. голштинского. Переговоры тянулись без результата. За это время получено было известие о заключении Ништадтского мира. Бестужев устроил 1 декабря 1721 г. великолепный праздник для иностранных министров и знатных особ королевства и роздал гостям медаль в память великого события. На медали был изображен бюст Петра Великого с надписью: "Exantlatis per quatuor et quod excurrit lustra plus quam Herculeis belli laboribus, pace Neostadii in Finlandia 30 Aug. S. V. 1721. gloriosissime, quod ipsa fatebitur invidia, sancita, exoptatam Arctoo orbi quietem donavit". Из-за такой надписи на королевском монетном дворе отказались чеканить медаль, и Бестужеву пришлось заказывать ее в Гамбурге. По краю медали была надпись: "haec moneta in memoriam pacis hujus distributa fuit ab A. Bestuschef apud regn. Dan. aulam h. t. Residente" (медаль эта, но без второй надписи, была снова отчеканена в Петербурге в 1763 г.). Петр, находившийся тогда в Дербенте, благодарил Бестужева собственноручным письмом, а в 1723 г. вручил ему, вызвав его к себе в Ревель, свой портрет, украшенный бриллиантами. Бестужев всю жизнь дорожил этим подарком и носил его на груди. Во время пребывания в Копенгагене Бестужев, большой любитель химии, изобрел ценные "жизненные капли" (tinctura tonico-nervina Bestuscheffi), спирто-эфирный раствор полуторахлористого железа; помогавший ему в их изготовлении химик Лембке продал секрет в Гамбурге французскому бригадиру де-Ламотту, который представил капли французскому королю и получил за это большую награду. Во Франции бестужевские капли стали известны под названием "eléxir d"or", или "eléxir de Lamotte". Позднее, сам Бестужев открыл свой секрет петербургскому аптекарю, а потом академику Академии наук, Моделю, от которого секрет перешел к аптекарю Дуропу; вдова Дуропа продала его за 3000 руб. Императрице Екатерине II, по повелению которой рецепт был опубликован в "С.-Петербургском Вестнике" за 1780 г.
Дипломатическая задача Бестужева была, отчасти, выполнена в 1724 г. Датское правительство признало императорский титул Петра; но, как пояснил Бестужев, оно делало уступку только из страха. Заключение союза между Россией и Швецией заставило Данию опасаться не за Шлезвиг только, но и за Норвегию; король даже заболел, получив такое известие. Петр оценил дипломатическую ловкость Бестужева и в том же году, 7 мая, в день коронования Екатерины, пожаловал его в действительные камергеры. В год смерти Петра Великого Дания еще колебалась между англо-французским союзом и Россией. Но надежда на неизбежное ослабление России после кончины великого государя привели датчан "в добрый и веселый гумор"; английский флот появился в датских водах, и Бестужева все стали "чуждаться, как зачумленного". И помимо натянутых копенгагенских отношений, Бестужев был недоволен своим положением. Датские дела его тяготили; тут негде было развернуться его дарованиям, а в Петербурге шла борьба партий, сулившая человеку с энергией, большим честолюбием и покладистой ловкостью - быстрое возвышение к власти. У семьи Бестужевых были давние связи со двором покойного; царевича Алексея Петровича; теперь их друзья: Веселовские, Абрам Ганнибал, Пашковы, Нелединский, Черкасов - сплотились вокруг сестры Бестужева, кн. Аграфены Петровны Волконской, и воспитателя царевича Петра Алексеевича, Сем. Аф. Маврина. Их опорой был также австрийский посланник в Петербурге граф Рабутин, пользовавшийся значительным влиянием. Бестужев мечтал о возвышении с его помощью; действительно, Рабутин старался доставить кн. Волконской звание обер-гофмейстерины при царевне Наталье Алексеевне, а Бестужев просил ее выхлопотать отцу графский титул. Себе он сам официально просил "за семилетние свои при датском дворе труды" полномочий чрезвычайного посланника и увеличенного содержания. Но напрасно он был уверен, что "награждение его чрез венский двор никогда от него не уйдет". У его партии были сильные враги - Меншиков и голштинцы, а Рабутин умер в 1727 г. Меншиков с Остерманом во время овладели двором царевича Петра. Друзья Бестужева подняли было интригу против них, но она раскрылась, и у одного из них, гр. Девиера нашли переписку, обнаружившую тайные сношения кружка. Кн. Волконская подверглась ссылке в деревню, Маврин и Ганнибал получили поручения в Сибирь, весь кружок был уничтожен. Бестужев уцелел, хотя отец его попал под следствие, и брат был смещен из Стокгольма. Ему пришлось оставаться в Дании без всякого "награждения". Политическая роль его оставалась бесцветной. По вступлении на престол Петра II, герцог голштинский уехал из России, и датский двор успокоился. Бестужев ждал перемены для кружка своего, когда пал Меншиков. Но надежда и на этот раз обманула: сила осталась в руках враждебного человека - Остермана. Попытка сосланных вернуться привела лишь к раскрытию их новой интриги и к новым карам, причем скомпрометирован был и А. Бестужев, уличенный, что "искал себе помощи через венский двор", и даже "сообщал чужестранным министрам о внутренних здешнего государства делах". Однако, опала и на этот раз его не коснулась, а в феврале 1729 г. он даже получил денежную награду в 5000 руб. - Настал 1730 год. Переход власти в руки Анны Иоанновны подал Бестужеву новую надежду. Он сумел сохранить расположение бывшей герцогиня курляндской. крестной матери трех его сыновей, и после того, как отец его потерял ее милость. Бестужев поспешил написать ей приветствие, напоминая, как она ему писала в 1727 г., что от него "никакой противности себе не видала, кроме верных служб", и жаловался, что, прожив 10 лет в Дании при тяжелых обстоятельствах, терпя притеснения из-за герцога голштинского и его претензий на Шлезвиг, он уже 8 лет не получает никакого повышения. Но голосу его не вняли. Весною 1731 г. ему велели сдать датские дела курляндцу Бракелю, а самому ехать резидентом в Гамбург. Впрочем, через год он получил звание чрезвычайного посланника при Нижне-Саксонском округе. Здесь ему представился случай оказать Императрице существенную услугу. По поручению ее, он ездил в Киль для осмотра архива герцогов голштинских и сумел извлечь оттуда документы, касавшиеся наследия русского престола и, в том числе, духовное завещание Императрицы Екатерины I, которым устанавливались права голштинского дома на русский престол. В том же 1733 г. к Бестужеву в Гамбург явился бывший камер-паж герцогини мекленбургской Екатерины Ивановны, Милашевич, с доносом на смоленского губернатора князя Черкасского, который будто бы приводит многих смольнян на верность голштинскому принцу. По этим делам Бестужев был именным указом вызван в Петербург, привез документы и доносчика и получил, кроме 2000 руб., орден св. Александра Невского. С этой поры Бирон, преследовавший его отца, стал смотреть на Бестужева, как на верного и надежного человека. В 1735 г. он снова прибыл в Копенгаген, и бар. Бракель был отозван. Бестужев был назначен одновременно чрезвычайным посланником и в Дании, и в Нижне-Саксонском округе. В мае 1736 г. он получил чин тайного советника. Около 4-х лет еще оставался Бестужев за границей, когда падение Волынского даю ему возможность занять высокое положение на родине. Неспособный к роли руководителя государственных дел, полновластный временщик, курляндский герцог Бирон давно тяготился своей зависимостью в делах от гр. Остермана. Попытки возвысить в противовес ему, сперва Ягужинского, потом Ар. Волынского - кончились неудачами. Тогда выбор Бирона остановился на Бестужеве, который сумел уверить Бирона в чрезвычайной преданности его особе. В 1740 г. Бестужев был произведен в действительные тайные советники и вызван в Петербург. Герцог курляндский некоторое время еще колебался, вводить ли его в Кабинет. Когда он явился в столицу, никакого заявления относительно планов, ради которых его вызвали, не было сделано. Шетарди объясняет это тем, что Бестужев пользовался репутацией человека, подобного Волынскому, честолюбивого, следующего своим влечениям без удержу, так что многие предсказывали ему столь же трагический конец, какой выпал на долю его предшественника; но Бирон не хотел менять выбора, так как его проект стал известен, как только был задуман. Иностранные министры были сильно озабочены вопросом, насколько сильно будет влияние Бестужева и в каких именно делах. 18-го августа 1740 г., в день крестин царевича Иоанна Антоновича, Бестужев был объявлен кабинет-министром, а вскоре (9 сентября) императрица возложила на него пожалованный ему королем польским орден Белого Орла. Это обновление состава Кабинета было делом существенной важности, так как политические дела Европы вступали в новый фазис. Сближение России с Англией, по поводу шведских дел, предстояло оформить в договоре, устанавливающем новую политическую систему. Но Остерман, несмотря на все старания английского министра Финча, без конца тянул переговоры, явно уклоняясь от решительного шага. Финч возлагал большие надежды на Бестужева, который в Копенгагене сблизился с представителем Великобритании при датском дворе, Тидлеем, и, по сообщениям, последнего, держался воззрений, благоприятных для англо-русского союза. По приезде Бестужева, в июле 1740 г., Финч немедленно завязал с ним личное знакомство, заручился его содействием, и одно из первых дел Бестужева в Кабинете было настояние на скорейшем решении английского вопроса. Из-за этого у него сразу начались столкновения с Остерманом, который все-таки добился, чтобы переговоры с англичанами были поручены не всему Кабинету, а ему одному. С появлением на свет Иоанна, положение Бирона, враждовавшего с его родителями, стало шатким. Его влияния не хватило на то, чтобы оттеснить Бестужевым Остермана. Вопрос о том, в чьих руках останется власть, резко стал на очередь, когда Императрица почувствовала себя совсем худо 5-го октября 1740 г. История о том, как создалось регентство Бирона, не раз передавалось в исторической литературе; много сведений о ней в рассказах и отрывках современников. Но последние весьма противоречивы, и едва ли вполне справедливо мнение, выдвигавшее на первый план в этом деле Бестужева. При существовавших тогда отношениях надо было ожидать беспощадной борьбы партий. Анна Леопольдовна выдвигала свои материнские права; принц Антон Брауншвейгский плохо скрывал свое нежелание ей подчиняться и стремление стать во главе русских военных сил; Миних был явным соперником принца и врагом державшего все политические нити в цепких руках Остермана; Бестужев с друзьями, кн. Куракиным, Головкиным и др., ничего не боялся так, как усиления Остермана, давнего гонителя Бестужевых, но плохо ладил и с кн. Черкасским, опиравшимся на особый кружок. И ни один из этих враждовавших придворных элементов не был достаточно силен, чтобы создать что-либо похожее на прежнее правительство. Когда на очередь стал вопрос о регентстве, вельможи скоро отказались от мысли о регентстве коллективном: опыт Верховного Тайного Совета скомпрометировал эту идею. Победа Брауншвейг-Люнебургской фамилии ничего хорошего не судила никому, кроме Остермана; ничего хорошего не сулила она России, и Бестужев был, несомненно, искренен, когда указывал, что влияние как принца Антона, так и отца Анны Леопольдовны, герцога мекленбургского, вовлечет Россию в политические комбинации, вредные для ее интересов. Победа осталась за Бироном, ибо к нему примкнули Миних, Бестужев, Черкасский и почти все другие вельможи. Современники - и русские, и иностранцы - справедливо полагали, что без поддержки Миниха регентство не досталось бы Бирону. Целью Миниха было отстранить принца Антона от управления военными силами и вообще от влияния. Остермана, державшегося слишком осторожно, не смели тронуть, и Бестужев, как Миних, крепко держался за Бирона, чувствуя, что борьба еще не кончена. Первые проявления недовольства регентством в гвардии были обнаружены Бестужевым и подавлены. Когда же Миних, после неудачной попытки склонить гвардию на сторону Бирона, сразу переменил фронт, то сделал все возможное, чтобы свалить всю вину за интриги в пользу герцога на одного Бестужева. В ночь с 8 на 9 ноября 1741 г. одновременно с арестом Бирона, был схвачен и Бестужев, подумавший в первую минуту, что эта беда идет от регента. Началось следствие о политических преступниках, склонивших покойную Императрицу обойти право Анны Леопольдовны. Против Бестужева было то, что он писал проект указа о регентстве, что он много, больше других, говорил на совещаниях у регента, что он получил от Бирона в награду конфискованный у Волынского дом. Но в обществе русском смотрели иначе. По свидетельству английского посланника Финча, "русские люди не могли помириться с мыслью, что его выделили из толпы лиц, участвовавших в установлении регентства герцога курляндского, и возложили на него ответственность за дело, которое - по общему сознанию - он задумал не один, которого один не мог осуществить, точно так же, как один не мог бы ему противиться; и его, как прочих русских вельмож и сановников, причастных к делу, несло потоком власти герцога, сильного советом и поддержкой лица, которое готово теперь взвалить на Бестужева всю ответственность". Бестужева, заключенного сперва в Нарвской крепости, потом в Копорье, привезли в Шлиссельбургскую крепость. Он совершенно потерял присутствие духа, и первые показания его были полны резкими и решительными обвинениями против Бирона, который возражал, что "считал бы себя недостойным жизни, будь только обвинения Бестужева истинны". Очная ставка их привела к тому, что Бестужев просил прощения у герцога за клеветы, которые возводил на него по наущению Миниха, поддавшись его уверению, что только таким путем он спасет себя и семью свою. Дело сразу приняло иной оборот. Миниха удалили из следственной комиссии, и Бестужев признался, что без этой перемены у него не хватило бы духу говорить правду. Следствие выяснило первенствующую роль самого Миниха в деле Бирона, но, по словам принца Брауншвейгского, зашли уже слишком далеко, и постановить мягкий приговор было нельзя без компрометирующего новое правительство впечатления. 17 января 1741 г. комиссия приговорила Бестужева к четвертованию. В апреле ему объявили помилование, но лишили его орденов, чинов и должностей и отправили в ссылку. Все имения и все имущество его было конфисковано, только из имения в Белозерском уезде выделили 372 души на пропитание его жене и детям. Ему было, указом от 22 мая, велено безвыездно жить "смирно, ничего не предпринимая" в отцовских или жениных деревнях. Ссылка Бестужева была, однако, непродолжительна. В октябре 1741 г. он, для многих неожиданно, снова появился в Петербурге. Он был, по-прежнему, необходим врагам Остермана и принца Брауншвейгского. Эти лица, во главе которых стояли, после падения Миниха, гр. Головкин и кн. Трубецкой, склонили, с помощью новгородского архиепископа Амвросия Юшкевича, правительницу вернуть Бестужева. Остерман и принц Антон узнали о решении Анны Леопольдовны много после того, как сделаны были распоряжения о вызове Бестужева в Петербург, всего за несколько дней до его приезда. У иностранных послов есть интересные отзывы о партии, поддерживавшей Бестужева. Финч считает ее русской национальной и даже - с явным заблуждением, общим у иностранцев того времени - стремящейся вернуть Россию к допетровской старине; кроме того - это партия вельмож, которые стремятся возвысить значение Сената, на утверждение которого они послали уже подписанный правительницей проект шведской кампании, составленный Ласси. Финч видел в этом попытку "водворить шведский сенат и то ограниченное правление, какое, при начале прошлого царствования, пытались ввести Долгорукие". Душою и тайным руководителем этой партий считался австрийский посланник, маркиз Ботта. Победа были не полной. Бестужев вернулся, но не был восстановлен в чинах и в должности кабинет-министра. Из-за этого еще более обострился разлад при дворе правительницы, разрешившийся переворотом 25 ноября. Переворот, передавший верховную власть в руки Елизаветы Петровны, носил характер русского национального движения против господства иноземцев и мог только упрочить положение Бестужева, единственного в то время русского государственного человека, отличавшегося дарованиями и знанием дела, хотя он и не принимал участия в подготовке и осуществлении этого события. Составление манифеста, возвестившего народу о восшествии на престол Императрицы Елизаветы, было поручено ему, вместе с кн. Черкасским и Бреверном. 30 ноября Бестужев получил "за его неповинное претерпение" орден св. Андрея Первозванного и был восстановлен в чине д. т. советника. На первых порах действовал по делам низвергнутого правительства и для установления нового - совет из 11 сановников. Когда же от экстренных мер перешли к установлению правильного течения правительственных дел, стало очевидным, что, по ссылке Остермана, некому поручить ведение иностранной политики, кроме Бестужева. Однако, Бестужеву пришлось проявить большую ловкость прежде чем ему удалось занять твердое положение при новом правительстве. Он, несомненно, далеко не пользовался личной симпатией Имп. Елизаветы и назначая его, указом от 12 декабря 1741 г., в Сенат и на должность вице-канцлера, на место сосланного гр. Головкина, она следовала скорее необходимости и настроению окружающих. Ссылка Головкина не пошатнула положения Бестужева, потому что он сумел сделать орудием своего возвышения ту французскую партию, которая себе приписывала честь возведения на престол Елизаветы и пользовалась сильным влиянием при дворе. Французский посол Шетарди был за поручение Бестужеву иностранных дел, ибо считал его одного подходящим. Бестужев, по его отзыву, ловко пишет, свободно объясняется на иностранных языках, трудолюбив, хотя любит общество и веселую жизнь, рассеивая этим посещающую его ипохондрию. За Бестужева был и Лесток. Императрица сохранила канцлерство за кн. Черкасским, которым дорожила за честность и крайнюю осторожность в делах, хотя иностранные министры постоянно жаловались на его лень и неспособность, усиленную еще тем, что он не владел иностранными языками. Сообразуясь с обстоятельствами своего возвышения, Бестужев был крайне осторожен и, казалось, отступил от своей прежней политической программы. Шетарди занял при дворе столь влиятельное положение, что "первый поклон отдавался Императрице, а второй ему". Русские ему угождали, и он надеялся подчинить своему влиянию всех нужных людей, в том числе и вице-канцлера. Бестужев поддерживал в нем уверенность, будто готов поддержать проект франко-русского союза, - и это в то время, когда Франция постоянно противодействовала России в Восточном вопросе, в шведских, в польских и в курляндских делах. Несмотря на предостережение из Парижа, Шетарди, строивший всю политику на личных интригах, верил в подчинение Бестужева. Иллюзия эта продолжалась до апреля 1742 г., а между тем, Бестужев только выжидал возможности взять в свои руки систематическое руководство делами, независимо от тех или иных придворных веяний. В 1742 году это еще не удавалось. Сменивший Финча при петербургском дворе, Кирилл Вейч жаловался, что не может быть и речи о быстром и отчетливом ведении дел с русским министерством, так как Императрица избегает занятий и докладов, увлекаясь придворными празднествами, а управление делами еще не могло установиться после стольких колебаний и внезапных перемен. Бестужев за это время получил в знак милости Императрицы дом в Москве, конфискованный у гр. Остермана. Указом 16 февраля 1742 г. ему ведено было выдать заслуженное за прошлое время жалованье и назначено впредь по 6000 руб. в год; в марте ему же поручено заведовать почтами во всем государстве. 25 апреля 1742 г., в день коронации, по ходатайству Бестужева, отец его был пожалован в графское Российской Империи достоинство. Но все эти милости не создавали для Бестужева прочного положения. Его влияние на ход русской политики далеко не было таким, какого хотели его английские и австрийские друзья, какого требовали и самые интересы России. В борьбе Франции и Пруссии с одной стороны, Англии и Австрии с другой - за то, кто перетянет к себе Россию - победа, казалось, должна была достаться первым, тем более, что как Финч, так и маркиз Ботта держались Бирона, а потом брауншвейгского дома и отнеслись враждебно к стремлению выдвинуть права Елизаветы. Однако, правительство дочери великого Петра, созданное национальным движением, могло держаться только политической системы, согласной с интересами России, т. е. противодействовать усилению французского и прусского влияний, гибельных для спокойствия России со стороны Швеции, Польши и прибалтийских областей, а также в Восточном вопросе. Борьба была необходима, а естественными союзниками в ней являлись Австрия и Англия. Императрице Елизавете пришлось пожертвовать личными симпатиями интересам государства и принять программу, последовательно, шаг за шагом проводимую Бестужевым. Первый вопрос, в котором Бестужеву, с поддержкой других членов конференций, собиравшихся под председательством канцлера для переговоров с иностранными послами до важнейшим делам, удалось отстоять согласное с его "системой" решение, касался заключения оборонительного союзного договора с Англией. Борьба, которую братья Бестужевы выдержали в защиту этого дела, заставила Вейча просить у короля Георга для них "осязательных доказательств милостивого расположения Его Величества", и король разрешил предложить им пенсии из английской казны. Но так как влияние Бестужевых оказывалось долго слишком слабым, Вейч предлагал отложить это дело, ограничившись единовременными подарками. Таковы были обычаи дипломатического мира в ХVIIІ в.: при заключении трактатов, при мирных переговорах, участников этих дел всегда одаряли заинтересованные стороны. От официальных подарков до частных был один шаг. Но Бестужев его не сделал. Английское правительство, ассигнуя Вейчу суммы для Бестужевых, позднее выяснило, что они ни разу ничего не получили от Вейча. Его дружба с англичанами и постоянная поддержка их политики в Петербурге создавались исключительно сознанием выгод России. Вейч сам объяснял свою просьбу тем, что король не может потребовать от Бестужевых ничего, что бы не соответствовало их собственным взглядам и действительным выгодам Империи. 11 декабря 1742 г. англо-русский договор о признании за Елизаветой императорского титула, о взаимной поддержке в случае войны и о возобновлении торгового соглашения на 15 лет - был подписан. Одновременно велось и другое, еще более важное дело: мирные переговоры со Швецией. И тут дело началось не так, как того желали русские министры. Швецию против России подняла Франция; но когда в России изменился режим, французы стремились прочно утвердить в ней свое влияние, и одним из средств для этого было - взять в свои руки шведское дело. Шведы выставили защиту прав Елизаветы одной из целей их войны; теперь Елизавета была Императрицей, и военные действия приостановились. Сношения со шведами начаты были помимо русских министров, через Шетарди, который завел переписку о мире с шведским главнокомандующим, Левенгауптом. Императрицу Елизавету он убедил написать письмо французскому королю с просьбой о посредничестве между нею и шведским правительством, и Лесток отнес повеление об отправке такого письма заведующему дипломатической перепиской Бреверну - без ведома русских министров. Бреверн оказался достаточно осторожным и вместо "посредничество" написал "добрые услуги". Это дано возможность Бестужевым отрицать значение письма, как просьбы об официальном посредничестве. В Париже очень хотели взять шведско-русское соглашение в свои руки, но вовсе не одобрили предупредительность Шетарди, хлопотавшего о мире на условиях, слишком - по мнению французского министра иностранных дел - выгодных для России; подчиняя русский двор, надо было сохранить и преданность Швеции. Россию считали слабой и думали, что Швеция может "получить от благодарности ее величества то, что прежде они думали получить только силою оружия", т. е. большую часть завоеванных Петром Великим провинций. Императрица Елизавета отвечала на это, что ни за что не согласится так явно нарушить уважение к памяти отца и к интересам России. Тогда Шетарди, рассчитывая на поддержку Бестужева, сам настоял на передаче дела в руки русских министров. Бестужев первый заявил, что minimum русских требований - сохранения условий Ништадтского мира, что он, Бестужев, заслужил бы смертную казнь за совет уступить хоть пядь русской земли, и что лучше, для славы государыни и народа, требовать продолжения войны. Единодушная поддержка мнения Бестужева всеми другими русскими министрами поставила Шетарди в трудное положение. На конференциях безусловно отвергнуто было посредничество Франции, и категорически были определены возможные условия мира. Весною 1742 г. возобновились военные действия, о чем Бестужев не нашел даже нужным предупредить Шетарди, к великому негодованию последнего. После летней кампании 1742 г. завоевана была вся Финляндия. Шетарди был отозван, получив, однако, от Императрицы тысяч на полтораста подарков. Положение дел изменилось, Русские дипломаты могли теперь вести дело, не считаясь с французами. Даже Лесток перешел на пенсию к англичанам, продолжая впрочем, получать деньги и из Франции. Вейчу удалось устроить между ним и Бестужевым примирение, по крайней мере внешнее. Французские агенты прилагали теперь все усилия, чтобы испортить русским успех, подняв на них Турцию, и погубить Бестужевых, уличив их в каких-нибудь происках против Елизаветы, прежних или новых. Интриги оставались бесплодны. Но положение Бестужевых далеко не было таким самостоятельным, как казалось со стороны. Помимо доверия Императрицы к канцлеру кн. Черкасскому, который не хотел вполне подчиняться руководству Бестужева, пришлось еще считаться с новой силой - "голштинским двориком". Вызванный в Россию в феврале 1742 г. молодой герцог голштинский был 7 ноября объявлен наследником русского престола. Интересы голштинского дома снова стали играть видную роль в русской политике, к великому неудовольствию Бестужева. Они сказались, прежде всего, в шведских делах, которыми Бестужев теперь руководил один, опираясь на конференцию по иностранным делам, так как кн. Черкасский умер 4 ноября 1742 г. Он оставался до 15 июля 1744 г. вице-канцлером, так как Елизавета не желала дать ему канцлерство, хотя и не знала, кем его заменить. Противники Бестужева выдвинули было кандидатуру А. И. Румянцева, но Елизавета отвергла ее со словами: "может быть, он добрый солдат, да худой министр". Переговоры со шведами осложнились тем, что на очередь снова стал вопрос о правах голштинского дома на шведский престол. Гофмаршал двора великого князя Петра Федоровича, голштинец Брюммер, и Лесток возродили французско-голштинскую партию, а Императрица считала делом чести поддержать права родственной фамилии. Кандидатура герцога-администратора Голштинии, епископа любского, Адольфа-Фридриха, на шведский престол должна была сделать Россию уступчивее, доставить Швеции более выгодный мир и ослабить значение Бестужева. Действительно, на мирный конгресс в Або, который открылся в январе 1743 г., русские уполномоченные были выбраны не по указанию Бестужева: поехали туда его соперник Румянцев и, по желанию Лестока - генерал Люберас. По вопросу об условиях мира со шведами, вице-канцлер подал мнение, в котором совсем не упоминалось о герцоге голштинском, а требовалось удовлетворение чести и выгод России сохранением всех завоеваний в Финляндии, или же, если это невозможно, выработка для Финляндии такой формы правительства, которая, под гарантией других держав, обеспечила бы Россию и Швецию от враждебных столкновений; наконец, как третий вариант мирных условий, Бестужев предлагал присоединение к России, по крайней мере, Або или Гельсингфорса с приличным округом. Голштинцы грозили, что шведы выберут в наследники престола датского принца и тем упрочат опасный франко-датско-шведский союз. Но Румянцев вошел в виды Бестужева и писал ему, что лучше война, чем "бесчестный и нерезонабельный мир на основании Ништадтского". Вопрос был поставлен так: за выбор епископа любского Россия уступит часть Финляндии, а без того - ничего не отдаст. Но из за вопроса о разделе Финляндии пошли новые споры. Бестужев стоял на возможно больших приобретениях, видя в окончательном ослаблении Швеции завет Петра Великого. Другие были уступчивее, под давлением сильного желания Императрицы видеть герцога голштинского на шведском престоле. Бурные споры в конференциях привели, наконец, к Абовскому мирному и союзному договору, подписанному Императрицей 19 августа. Условия были значительно скромнее тех, какие считал нужными Бестужев; зато принц Адольф-Фридрих был признан наследником шведского престола, чему Бестужев никакой цены не придавал. Дания, опасаясь голштинских заявлений, что теперь настало время вернуть Шлезвиг, предприняла обширные вооружения. Пришлось отправить русские войска в Швецию, на случай нападения датчан. Бестужев был против этого и негодовал, что "сии скоропостижные голштинские угрозы впутать могут в новую войну", которая будет "без всякой прибыли". С таким трудом оправдывались слова Вейча, что Бестужевы "надеются, предлагая Ее Величеству только один шаг за другим, незаметными ступенями довести ее до выполнения всего плана их, который как нельзя более удовлетворителен". Третий пункт этого плана касался австрийских отношений. Издавна опираясь в личных делах на австрийских дипломатов, Бестужев следовал тут своей политической системе. Бестужев прилагал старания к восстановлению дружеских отношений между Россией и Австрией, но Императрица долго оставалась проникнутой антипатией к австрийскому дому. Кроме того, его план нарушался сближением английского правительства с Пруссией, которое привело к заключению англо-прусского оборонительного союза. Прусский посланник в Петербурге, Мардефельд, стал, при содействии Вейча, домогаться заключения такого же союза между Пруссией и Россией с тем, чтобы Елизавета гарантировала Фридриху Великому его недавние приобретения в Силезии. Русско-прусский договор был, действительно, подписан в марте 1743 г., но без гарантий Силезии, зато с гарантией финляндских завоеваний России. Однако, он не имел серьезного политического значения, несмотря на старания Мардефельда закрепить его браком Петра Федоровича с сестрой Фридриха Великого. Хлопоты его не увенчались успехом. Между тем Англия, ввиду опасных для ганноверских владений ее короля попыток Фридриха поссорить его с имперскими князьями, старалась узнать мнение Бестужева, можно ли рассчитывать на помощь России в случае военного столкновения, и осталась довольна его настроением. Следует, при этом, указать, что английские министры не вполне понимали систему Бестужева, считая ее основной целью - охрану европейского политического равновесия; это заставляло Вейча недоумевать перед его холодностью и даже неприязнью к Голштинскому двору и его равнодушием к "великой задаче" восстановления нарушенного Францией равновесия политических сил в Европе. "Великая задача" была в руках Бестужева лишь орудием для служения самостоятельным интересам России, как он их понимал. Пруссия была для Бестужева всегда страшнее Франции и истинное его отношение к Фридриху Великому сказалось, конечно, в том, как постепенно падал в течение 1743 г. кредит прусского короля при русском дворе, и как Императрица Елизавета все более проникалась недоверием к нему. Уже в мае 1743 г. был двинут значительный отряд русской армии для наблюдения за действиями Фридриха. Присоединение России к австро-прусскому Бреславскому трактату, состоявшееся 1 ноября 1743 г., также не улучшило отношений к Пруссии, но послужило шагом к большему сближению с Австрией. Мария-Терезия, с своей стороны, поспешила еще летом того же года признать русский императорский титул. Но в то время, как тянулись переговоры о Бреславском трактате (июнь - ноябрь), разыгралось в Петербурге дело, чуть было не уничтожившее возможности австро-русского соглашения. Французские и голштинские агенты, пользуясь неудовольствием Елизаветы на Бестужева за недружелюбнее отношение к Голштинскому дому и желая поддержать страхом свой вес при Императрице, с начала года распускали слухи о какой-то интриге в пользу Иоанна Антоновича, которую ведут Бестужевы. На этой почве разыгралось Лопухинское дело, в которое едва не был запутан брат Бестужева, Младшего Бестужева подозрение не коснулось; он даже участвовал в производстве следствия и генеральном суде по делу, в котором одной из главных подсудимых была его невестка. Но ненависть к австрийскому посланнику, маркизу Ботта д"Адорно, которого сумели представить главным виновником "заговора", надолго восстановила Елизавету против Австрии. Елизавета была сильно раздражена, защитой Ботты со стороны венского двора. Фридрих Прусский поспешил воспользоваться ее настроением и угодить ей, потребовав от Марии-Терезии отзыва Ботты, переведенного было из Петербурга в Берлин. Тщетно старался смягчить настроение Императрицы Бестужев, встревоженный тем, что неожиданная интрига врезалась в его политические планы. Понятно, что расположение Елизаветы к нему и к его программе не могло увеличиться после этих событий. Опору и поддержку Бестужев нашел, в эту трудную минуту, со стороны М. Ил. Воронцова, вполне разделявшего его политические взгляды и сильного влиянием при дворе. Союзник был особенно нужен в борьбе с вернувшимся в Россию Шетарди, который, по настоянию Елизаветы, явился в ноябре 1743 г. и, уверенный в успехе, открыто говорил о своей миссии, покончить с близостью России, Англии и Австрии и подчинить русскую политику своему влиянию. Но с первых же шагов его ждало разочарование. По настоянию Бестужева, Императрица не приняла его, как посла, так как в его верительных грамотах не было императорского титула. Бывая во дворце, как частное лицо, Шетарди скоро убедился, что все окружающие Елизавету против него, и что при дворе Воронцов, противник Франции и Пруссия, для него опаснее самого Бестужева, Тем не менее, он надеялся, с помощью голштинской партии, провести у Императрицы тройственный союз Франции, России и Швеции, ради утверждения голштинского дома в Швеции, - наперекор проекту союза России с Австрией, Англией и польским королем, курфюрстом саксонским Августом III, за который были русские министры. 1744-й г. должен был решить, кто победит - Шетарди или Бестужев. В январе этого года заключен был договор с Августом IIІ о возобновлении на 15 лет оборонительного союза, заключенного в 1733 г., с обязательством взаимной военной помощи; при этом король признал императорский титул, и, как союзник Марии-Терезии, предлагал свое посредничество для того, чтобы уладить недоразумения Елизаветы с венским двором из за маркиза Ботты. Но этот успех омрачился для Бестужева двумя брачными союзами. В январе 1744 г. решен был, несмотря на энергичные протесты Бестужева, брак наследного принца шведского с сестрой Фридриха Великого, и состоялся брак английской принцессы Луизы с наследным принцем датским. Группировка держав снова менялась, и Бестужев чувствовал, что постепенно теряет свою обычную опору - Англию. На попытку Англии, вызвать теперь соглашение между Россией и Данией, русское правительство отвечало требованием, чтобы датчане формально отказались от всяких притязаний на Голштинию; тем дело и кончилось. Третий, и несравненно более важный вопрос касался женитьбы Петра Федоровича. Прусский брак не прошел; совсем безуспешным было сватовство Шетарди в пользу одной из французских принцесс. Противники Бестужева создали более удачный проект женить Петра на принцессе Ангальт Цербстской. В феврале 1744 г. она с матерью прибыла в Россию. В принцессе-матери франко-прусско-голштинский лагерь рассчитывал найти сильную союзницу, зная ее ум и охоту вмешиваться в дела политические. Эта партия постаралась навязать Бестужеву в конференц-министры, после скоропостижной смерти его сотрудника Бреверна, А. Румянцева, но Бестужев провел на эту должность Воронцова. Благодаря нерасположению Императрицы к Бестужеву и ее симпатии к Воронцову, между вице-канцлером и его помощником установились отношения не вполне нормальные. Бестужев наиболее важные и щекотливые дела докладывал через Воронцова, не раз проводил свои мнения, выдавая их за мнения Воронцова, с которыми он только вполне согласен, обращался за всяким делом к своему младшему сотруднику с письмами, которые подписывал: "всепослушнейший и всенаиобязательнейший слуга". И в годы, когда его личное положение было столь необеспеченным, международные отношения приводили его к необходимости вести крайне напряженную борьбу ради спасения той политической системы, которая, по глубокому его убеждению, одна только соответствовала достоинству и пользе России. Фридрих Великий, видя несостоятельность союзников своих, французов, ясно понимал необходимость, ради победы над Австрией, привлечь на свою сторону Россию или, по крайней мере, добиться ее нейтралитета. Его представитель Мардефельд, в союзе с Шетарди и, через Лестока и Брюммера, с голштинским двором, - должны были, по его инструкциям, напрячь все силы для низвержения Бестужева. От этого, писал Фридрих Мардефельду, "зависит судьба Пруссии и моего дома". Король прусский старался угодить Елисавете, удалив Ботту, предостерегая ее против брауншвейгской фамилии и т. п. Шетарди развивал широко подкупы, стараясь подарками обеспечить себе содействие даже придворных дам и пытаясь подкупить духовных лиц, членов Синода. Соперник супруга Марии-Терезии, император Карл VII, сулил Голштинскому дому всякие блага от его победы. Если бы врагам удалось восстановить Воронцова против Бестужева, падение вице-канцлера было бы неизбежным. Они старались возбудить честолюбие Воронцова, чтобы заставить его вытеснить Бестужева; Фридрих пожаловал ему орден Черного Орла и свой портрет, осыпанный бриллиантами. Петр Федорович внушал Воронцову, что Императрица считает Бестужева врагом и себе, и Голштинскому дому. Но Бестужев был настороже. Депеши, касавшиеся этой интриги, были перехвачены, шифрованные тексты разобраны с помощью академика Гольдбаха, и Бестужев через Воронцова представил их Императрице с объяснительной запиской и примечаниями. Указывая на попытки Шетарди вмешиваться во внутренние дела России, на его интриги и подкупы, Бестужев требовал для него кары, высказывая весьма характерные мысли о значении и положении иностранного посла: "Министр иностранный есть яко представитель и дозволенный надзиратель поступков другого двора, для уведомления и предостережения своего государя о том, что тот двор чинить или предпринять вознамеревается; одним словом, министра никак лучше сравнять нельзя, как с дозволенным у себя шпионом, который, без публичного характера, когда где поймается, всякому наипоследнейшему наказанию подвержен"; но "публичный характер" спасает его от этого и делает его неприкосновенным, пока он пользуется привилегиями своими в известных пределах. Шетарди же далеко вышел за эти пределы: он виновен в стремлении свергнуть русское министерство и в оскорблении Величества. Он позволял себе самые резкие отзывы о личности Императрицы, писал об ее легкомыслии, тщеславии, "слабости умственной" и "плачевном" поведении. Это было уже слишком; Императрица вполне стала на сторону своего вице-канцлера, который умолял ее или дать ему отставку, или защитить, ибо оставить его так, в центре вечных интриг - "несносно". 6 июня 1744 г. на квартиру Шетарди явились генерал Ушаков, князь Петр Голицын, двое чиновников и секретарь иностранной коллегии и объявили ему повеление Императрицы в 24 часа выехать. Интрига была разрушена, и кредит Бестужева сразу повысился. 15 июля 1744 г. он стал канцлером, а Воронцов - вице-канцлером и графом. Новый канцлер поспешил подать Императрице челобитную с изложением всей своей службы, во время которой, получая, действительно, небольшие оклады, он, ради представительства, вошел в долги, и просил, для поддержания себя с достоинством в "новопожалованном из первейших государственных чинов характере", отдать ему в собственность казенные арендные земли в Лифляндии - замок Венден с деревнями, какие принадлежали прежде шведскому канцлеру Оксенширне, на сумму аренды в 3642 ефимка. Просьба его была удовлетворена в декабре 1744 г., и тогда же пожалован ему дом в Петербурге, бывший гр. Остермана. В то же время попытки принцессы Цербстской, матери великой княгини Екатерины Алексеевны, и Лестока влиять, по-прежнему, на ход политики, привели к тому, что первая была выслана из России, а второму - внушено, чтобы он вмешивался в дела медицинские, а не канцелярские. Несколько позднее и Брюммер был удален от великого князя.
Теперь, казалось бы, руки у Бестужева были развязаны, как раз в такой момент, когда предстояло, в полной мере, применить на деле его политическую систему. Внимание европейской дипломатии было сосредоточено на Пруссии, быстрый рост которой грозил опасностью всем соседним государствам. Но, чтобы успешно бороться с ней, надо было отделаться от всяких побочных вопросов, уклонявших Россию от главного намеченного пути. С трудом удалось Бестужеву убедить Императрицу сделать заявление, что она "предаст дело Ботты совершенному забвению". Но отклонить Елизавету от излишнего, как ему казалось, покровительства принцам опекаемых домов Гессен-гомбургского и Голштинского - ему не удалось; несмотря на желание отстоять права на Курляндию сосланного Бирона, Бестужеву пришлось отступить перед желанием Императрицы видеть владетелем герцогства одного из покровительствуемых ею немецких принцев. Но и главные дела шли не совсем согласно желаниям Бестужева. Требование Фридриха Великого о помощи, на основании оборонительного союза, было решительно отвергнуто, на том основании, что король сам нарушает мир, хотя никто на него не нападает, нарушил и гарантированный Россией бреславльский трактат. Однако, вопреки мнению канцлера, Россия медлила приступить к варшавскому договору между морскими державами, Австрией и Саксонией, который имел целью сплотить возможно больше сил для противодействия Фридриху. В вопросе этом он встретил неожиданного противника, графа Воронцова. Долгое время оставаясь защитником и покровителем Бестужева и разделяя его "систему", Воронцов, по-видимому тяготившийся своим подчиненным положением, решил идти своей дорогой. Изменения в политических отношениях держав позволили ему создать свою "систему". Бестужев, несмотря на некоторые недоразумения с английским министерством иностранных дел, продолжал считать Англию главной естественной союзницей России. По его настоянию, Императрица, в конце 1745 г., предложила Англии взять на себя продолжение борьбы с Пруссией, за субсидию в 5-6 миллионов. Войска русские уже стягивались в Лифляндию. Но Англия, связанная ганноверским договором с Пруссией, отказала, тем более, что и Мария-Терезия примирилась с Фридрихом в Дрездене. Английские министры указывали, что вина за такой оборот дела падает на само русское правительство, которому следовало раньше, своевременно проявить энергию, теперь уже запоздалую. Канцлер, сильно раздраженный, намекал уже на возможность сближения России с Францией, раз Англия ее покидает. Но то, что Бестужев высказывал лишь сгоряча, для Воронцова стаю серьезной задачей. Ища сближения с Францией, он противился присоединению России к варшавскому договору, противился войне, предпочитая для России роль посредницы между державами, пока не возникнет более надежная международная комбинация. Началась долгая и тяжелая для Бестужева борьба его с вице-канцлером. Судьей в их полемике была сама Императрица. Тщетно ссылался Бестужев на прежние мнения Воронцова, написанные по его внушению; борьба затягивалась и лишала течение дел той последовательности, к которой всегда стремился Бестужев. Во время поездки Воронцова за границу в 1745 г., Бестужев был неприятно поражен дружескими приемами, какие тому оказывали в Пруссии и во Франции, его сближением с высланной из России принцессой Ангальт-Цербстской. Елизавета была оскорблена, и Бестужев, доказав ей перехваченными депешами, что старая франко-прусская интрига теперь выбрала центром своим Воронцова, готов был торжествовать новую победу. В начале 1746 г. начаты были переговоры о союзе с Австрией. 22 мая был подписан договор, которым обе державы обязывались защищать друг друга в случае нападения; исключены были случаи персидской войны России, итальянских и испанских войн Австрии, чем ясно указывалась истинная цель соглашения. К договору решено пригласить Августа III и короля Георга. Через месяц заключен был и другой договор, об оборонительном союзе с Данией. Эти дипломатические успехи сопровождались новою милостью Императрицы Бестужеву: ему пожалована конфискованная у графа Остермана приморская мыза "Каменный Нос" в Ингерманландии. Обеспечивая Россию с разных сторон дружественными соглашениями (в следующем 1747 г. была заключена еще конвенция с Портой), Бестужев враждебно относился ко всем проектам сближения с Францией и резко осуждал саксонское правительство за тайное соглашение с версальским двором, хотя его задачей и было изолировать Фридриха Великого. В Швеции влияние Фридриха все усиливалось, к великому огорчению канцлера и несмотря на деятельную дипломатическую борьбу, которую он вел в Стокгольме. И в Петербурге происки прусского короля давали себя чувствовать. Бестужев подозревал участие Воронцова в деле некоего Фербера, который в 1746 г. затеял тайные сношения с целью довести дело до разрыва Франции и Пруссии, чтобы добиться сближения последней с Россией. Эта пустая интрига не имела значения. Но прусские агенты в Петербурге действительно рассчитывали на содействие Воронцова и Лестока. Настроение вице-канцлера сказалось в начале 1747 г., когда возникло дело об английских субсидиях для содержания значительного корпуса войск в Курляндии и Лифляндии. Воронцов и тайные советники коллегии иностранных дел представили ряд придирчивых возражений на проект договора. Бестужев резко защищался, жалуясь, что его сотрудники не нашли нужным заранее объясняться с ним о своих сомнениях, а потом, в последний момент затягивают дело спорами. Англо-русская конвенция тем не менее состоялась, и, кроме того, вспомогательный корпус был отправлен на Рейн. Но постоянные отдельные победы над противниками не уничтожили утомительной вражды канцлера с коллегией иностранных дел. Он почти уничтожил ее значение, не бывал в присутствиях и вел дела, насколько мог, единолично. Можно думать, что Бестужев сознательно был противником коллегиального управления. Он не раз высказывался, например, против правительственной роли Сената, отстаивая необходимость создания кабинета из верных и надежных министров; впрочем, случая подробнее высказаться по этому вопросу Бестужеву, по-видимому, не представилось. Коллегия долго не стесняла его, но теперь во главе ее стоял Воронцов, и нарекания за самовластное решение дел становились чувствительными. В конце 1748 г. Бестужеву удалось найти случай нанести противникам сильный удар. Прусскими депешами он доказал, что Лесток и Воронцов получают пенсии из прусской казны. Лесток был сослан, Воронцов остался невредим, но потерял на время вес и влияние. Момент полной победы Бестужева над соперниками совпал с временем ахенского конгресса, прекратившего европейскую войну. Мир был заключен без участия России, ее союзники помирились с врагами, и, утомленные войной, изменили тон своих отношений к России. Канцлеру пришлось убедиться, что в шведских делах нечего рассчитывать на поддержку Англии, хотя грозила опасность, что королевское правительство, примкнувшее к Пруссии, усилит власть свою; другие союзники еще менее Англия интересовались делами севера. С Австрией произошли недоразумения из-за гонения, поднятого на православных; с Августом ІII - из-за усиления французского влияния. Английские дипломаты торопили ратификацию конвенции о помощи русских войск за субсидию, в случае возобновления войны с Францией, и уклонялись от категорического ответа на вопрос, с какими силами Англия рассчитывает принять участие в предстоящей борьбе против Фридриха II. Бестужев, однако, слишком поздно заметил, что положение дел сильно изменилось, что дело идет к сближению между Англией и Пруссией, которое неизбежно бросит Францию на сторону врагов Фридриха. Сильный, пока его система была безошибочна, он стал терять почву под ногами. Его противники не замедлили воспользоваться обстоятельствами. Воронцов, как противник английского союза, оказался теперь в выгодном положении: союз оказывался ненадежным. К нему примкнул и старший брат Бестужева, с которым канцлер давно враждовал из-за личных дел: Михаил не желал подчиняться младшему брату, как главе фамилии; кроме того, эта вражда осложнялась раздражением канцлера на то, что брата считают его руководителем, и, наконец, перешла в соперничество по делам политическим. Ближайшие годы, после ахенского мира, тянулись без крупных событий. Но подготовлялась новая европейская борьба при новой группировке держав. Осенью 1755 года Англия начала переговоры с Фридрихом II о союзе, который и был оформлен 16-го января 1756 г., а 2-го мая Франция и Австрия подписали также союзный трактат. Воронцов деятельно трудился для присоединения России к австро-французскому союзу и всячески тормозил дело о субсидиях, которые Бестужев все еще готов был принять от Англии. Положение Бестужева в 50-х годах стало тяжелее прежнего. Волей Императрицы теперь управлял И. И. Шувалов, так как, во время частых ее недомоганий, он был главным и даже единственным докладчиком по всем делам. A с Шуваловым был близок Воронцов, и Бестужев, хотя и называл И. И. Шувалова своим "особливым приятелем", однако, должен был чувствовать, что не его влияние преобладает при дворе. И в иностранной коллегии дело дошло до того, что канцлер не мог по усмотрению перевести секретаря из одного посольства в другое, а его предписания просто не исполнялись. Понятно, что его хлопоты о ратификации "субсидного договора" с Англией не могли иметь успеха. Бестужев упорно продолжал настаивать, что критика этого "большего и важного дела" вызвана только "завистью или и самою ненавистью". В январе 1757 г. канцлер подал Императрице обширную записку, в которой изложил все успехи, достигнутые Россией за время его управления иностранными делами и возвысившие на одно из первых мест среди европейских держав, хотя некоторые результаты и были испорчены интригами, вечно происходившими в Петербурге; и ныне задержка в размене ратификациями английского договора портит удачно начатое дело. Утомленный оппозицией, канцлер требовал передачи руководства внешней политикой комиссии доверенных людей, чтобы уничтожить тайную борьбу. В Петербурге еще не знали об англо-прусском союзе и, когда при дальнейших переговорах о конвенции, английский посол Уильямс был вынужден сообщить о нем, удар для канцлера оказался неожиданным. Этот факт оправдывал его противников и уничтожал то обаяние необычайного политического искусства и зоркой предусмотрительности, которое одно заставляло Елизавету держаться Бестужева. По его же настоянию возникла, как постоянное учреждение, конференция для обсуждения важных политических дел и скорейшего выполнения высочайших повелений. Она состояла из 10 лиц, считая в. кн. Петра Феодоровича, и должна была собираться при дворе два раза в неделю. Первое собрание состоялось 14 марта, и к 30-му марта она выработала программу, предписывавшую соглашение с венским двором о войне против Фридриха, пока Англия занята борьбой с французами. Для этого предполагалось сближение союзных держав с Францией и Польшей, укрепление мира с шведами и турками. Целью было ослабление Пруссии, возвращение Силезии под австрийскую власть, союз с Австрией против турок, присоединение королевской Пруссии к Польше, Курляндии - к России и, наконец, исправление русско-польской границы. Руководство иностранной политикой России ускользало из рук Бестужева. Возобновление дипломатических сношений, а затем и союз с Францией были ему не по сердцу. Когда воспитанник Бестужева в политике, Панин, за возражение против присланных к нему в Париж инструкций, получил резкую отповедь, Бестужев с горечью писал ему, чтобы он поменьше рассуждал, а доносил бы только об исполнении рескриптов, ибо теперь не выносят тех, кто "рассуждает о старой системе и выхваляет тех, кто оной еще держится". Но канцлер не считал еще своего дела проигранным. Оставшись одиноким в правящих сферах, он искал новых союзников. Вражда к Шуваловым и Воронцовым сблизила его с в. кн. Екатериной Алексеевной. С 1754 г. он старается оказывать ей поддержку и советом, и дедом. Осенью 1755 г. Петербург был встревожен известием о плохом состоянии здоровья Императрицы; и в следующем году ей было не лучше. Ждали печальной развязки и толковали о престолонаследии. В восшествии на престол Петра Феодоровича Бестужев не мог видеть ничего хорошего ни для России, ни для себя. Бестужев, по рассказу Императрицы Екатерины ІІ, составил тогда проект доставить ей участие в правлении ее супруга с тем, чтобы ему, Бестужеву, поручили три коллегии - иностранных дел, военную и адмиралтейскую. У него с Екатериной Алексеевной начались тогда переговоры через гр. Понятовского, и проект несколько раз пересоставлялся. Она утверждает, что не относилась к делу серьезно, но не хотела противоречить старику, упорному в своих планах. Уильямс усиленно покровительствовал Понятовскому, которого старались удалить из Петербурга. Этот английский посол готовил себе роль Шетарди. Бестужев, как и Уильямс, при таких обстоятельствах, боялся появления в Петербурге испытанных интриганов-дипломатов версальского двора. Но услуги предлагались Екатерине и с другой стороны - со стороны Шуваловых. Друг Бестужева, С. Ф. Апраксин, был хорош и с Шуваловыми и старался сплотить новую партию, все увеличивавшуюся новыми лицами. Но партия эта в новом составе потеряла характер антифранцузской. И, по-видимому, Екатерина больше рассчитывала на Шуваловых, чем на Бестужева. Но 22-го октября произошла значительная перемена к лучшему в здоровье Императрицы, и движение в пользу Екатерины заглохло. Политическая жизнь России пошла своим чередом, и Уильямсу пришлось покинуть ее, после ряда неудачных попыток помешать франко-русскому союзу. При таких условиях началось великое дело, издавна подготовленное Бестужевым, - Россия приняла деятельное участие в войне с Фридрихом Великим в составе сильной коалиции. Но цель была достигнута не им и не так, как он хотел. Канцлер не сумел овладеть обстоятельствами, не сумел и смириться. Военные действия были поручены его другу Апраксину. От успеха Апраксина зависела судьба канцлера, и он это отлично сознавал. Внушив перед тем Апраксину антипатию к действиям в союзе с французами, Бестужев теперь торопил его письмами своими и в. кн. Екатерины Алексеевны. Медлительность, с какой Апраксин открыл военные действия, нерешительность, с какой он их вел, - вызывали общее негодование. Знаменитое отступление его после победы, о которой он, вдобавок, долго не сообщал, привело Бестужева в отчаяние. "Я крайне сожалею, - писал он 13 сентября 1757 г., - что армия вашего превосходительства почти во все лето недостаток в провианте имея, наконец, хотя и победу одержала, однако ж принуждена, будучи победительницею, ретироваться. Я собственному вашего превосходительства глубокому проницанию представляю, какое от того произойти может бесславие, как армии, так и вашему превосходительству, особливо ж когда вы неприятельские земли совсем оставите". Кроме общего всем русским огорчения, это дело будило в Бестужеве и личную тревогу. Пошли слухи, что отступление Апраксина - плод Бестужевской интриги по делу о престолонаследии. Его поставили в связь с новой болезнью Елизаветы, хотя она захворала 8-го сентября, а донесение об отступлении было получено в Петербурге еще 27-го августа. Защитником Апраксина явился гр. П. И. Шувалов, главным обвинителем его - Бестужев. Апраксин был сменен, но этим не окончились его беды. В Нарве его задержали и отобрали всю переписку: до Императрицы дошли слухи о его сношениях с молодым двором. Отправляя ему письма в. кн. Екатерины, Бестужев показывал их бывшему в Петербурге австрийскому генералу Буккову, чтобы убедить его в сочувствии как своем, так и Екатерины к новой войне, Но австрийский двор не мог простить Бестужеву его противодействия коалиции, и австрийский посол Эстергази донес о переписке Императрице, придав ей характер интриги. В захваченной переписке не было ничего предосудительного. Однако противники Бестужева решили отделаться от него. Самыми усердными оказались Эстергази и французский посол Лопиталь. Последний заявил Воронцову, что, если через две недели Бестужев будет еще канцлером, то он прервет сношения с Воронцовым и будет впредь обращаться к Бестужеву. Воронцов с И. И. Шуваловым поддались настояниям и сумели довести дело - в феврале 1758 г. - до ареста Бестужева и его бумаг. Они лучше кого-либо знали, что там должны были найтись следы дворцовой интриги. Бестужев, однако, успел сжечь все компрометирующее и сообщил об этом Екатерине; но переписка, начавшаяся таким образом, была перехвачена. Это дало следственной комиссии, состоявшей из кн. Трубецкого, Бутурлина и гр. А. Шувалова, материал, а гр. Бутурлин признавался: "Бестужев арестован, а мы теперь ищем причины, за что его арестовали". Но усердие следователей, знавших, что ищут, ни к чему не привело. Бестужев был, однако, обвинен за то, что старался восстановить Императрицу и молодой двор друг против друга; не исполнял, по прихоти своей, высочайших повелений и даже противился им; не донес о предосудительной медленности Апраксина, а постарался сам исправить дело личным влиянием, делая себя соправителем и впутав в дела такую персону, которой участия в них иметь не надлежало; и, наконец, будучи под арестом, завел тайную переписку. За все эти вины комиссия приговорила Бестужева к смертной казни. В апреле 1859 г. Императрица повелела сослать его в имение Горетово, как Бестужев его назвал по этому случаю, в Можайский уезд. Все недвижимое имущество осталось за ним. С тех пор и до восшествия на престол Императрицы Екатерины II, Бестужев с семьею прожил в Горетове. Его супруга, Анна Ивановна, урожденная Бöттигер, лютеранка, скончалась тут 25 декабря 1761 г. Из трех его сыновей - двое, Петр, упоминаемый в письме отца от 1742 г., как совершеннолетний, и другой, имя которого неизвестно, умерли до 1759 г. Ссылку свою Бестужев, по свидетельству знавших его, снес с твердостью. Его настроение сказалось в изданной позднее, в 1763 г., но составленной в Горетове, книге: "Избранные из Св. Писания изречения во утешение всякого неповинно претерпевающего христианина". К печатному изданию было составлено предисловие ректором московской духовной академии Гавриилом Петровым, и приложен оправдывавший Бестужева манифест Императрицы Екатерины. Гавриил перевел книгу на латинский язык. Кроме того, она была издана по-немецки (в 1763 г., в Тип. Акад. Наук, в том же году в Гамбурге и в 1764 г. - в Стокгольме), по-французски (1763 г., в СПб.), и по-шведски (1764 г. - в Стокгольме). Кроме того, Бестужев тешил себя любимым медальерным искусством. В память беды своей он отчеканил медаль с портретом своим и надписью: "Alexius Comes A. Bestuschef Riumin, Imр. Russ. olim. cancelar., nunc. senior. exercit. dux. consil. actu. intim. et senat prim. J. G. W. f. (J. g. Wächter fecit)". На обороте - две скалы среди бушующих волн, с одной стороны озаренные солнцем, с другой громимые грозой - и надпись: "immobilis. in. mobili", а внизу: "Semper idem" и год 1757 (второй чекан 1762 г.).
Восшествие на престол Петра III, принесшее свободу многим ссыльным прошлого царствования, не могло улучшить положение Бестужева. Петр III говорил про него: "Я подозреваю этого человека в тайных переговорах с моей женой, как это было уже раз обнаружено; в этом подозрении подкрепляет меня то, что покойная тетушка на смертном одре говорила мне весьма серьезно об опасности, какую представляло бы возвращение его из ссылки". Но июньский переворот 1762 г. снова вернул Бестужеву высокое положение. 1 июля курьер, с указом бывшему канцлеру немедленно вернуться в Петербург, был в Москве, а в половине июля Бестужев был уже при дворе. Императрица приняла старика, заметно одряхлевшего, самым дружеским образом. Но определенного влиятельного положения ему занять не пришлось, хотя Екатерина постоянно обращалась к нему за советом по разным важным вопросам. Бестужеву мало было милости; он просил торжественного оправдания и добился назначения комиссии для пересмотра его дела. 31 августа 1762 г. обнародован был манифест, который велено выставить в публичных местах и даже прочесть в храмах. Тут объявлялось, что Екатерина, из любви и почтения к Елизавете и по долгу справедливости, считает нужным исправить невольную ошибку покойной Императрицы и оправдать Бестужева в возведенных на него преступлениях. Ему возвращены, со старшинством, прежние чины и ордена и назначен пенсион по 20000 руб. в год. Манифест этот составлен лично Императрицей и собственноручно ею написан. Она назначила Бестужева "первым Императорским советником и первым членом нового, учреждаемого при дворе императорского совета". Восхищенный Бестужев дважды предлагал Сенату и комиссии о дворянстве поднести Екатерине титул "матери отечества", что она отклонила. Привлекая Бестужева к советам по делам иностранным, Императрица назначила его первоприсутствующим в Сенате и членом "комиссии о русском дворянстве", которой поручен пересмотр жалованной грамоты дворянству. Во всяких обстоятельствах Бестужев играл роль "первого сановника", но его действительное влияние было ничтожно. Новые люди сменили старого государственного деятеля. Его попытки вмешаться в дела важные не имели успеха. Он разделял, со многими другими, надежду, что теперь восторжествует его система, равно враждебная и Пруссии, и Франции. Ho Панин, его счастливый соперник в руководстве внешней политикой Екатерины, разделяя вражду Бестужева к Франции, иначе смотрел на прусские отношения. Между учителем и учеником завязалась борьба, и Панин жаловался, что влияние Бестужева заставит его бросить дела и удалиться. Но так продолжалось не долго. Екатерина скоро охладела к Бестужеву. Он вступился за Арсения Мацеевича, просил "о показании ему монаршего и материнского милосердия" и скорее кончить дело, избегая смущающей общество огласки. Императрица ответила резким письмом. Старик униженно извинился. В 1763 г. он думал угодить, составив прошение о браке Императрицы с Гр. Орловым, но затея вызвала толки, кончившиеся неприятным для Императрицы следственным делом о заговоре против Орловых. Окончательное устранение Бестужева от дел было вызвано его противодействием Екатерине и Панину по польским дедам: он стоял за права на престол саксонского дома. Однако, милости Императрицы к Бестужеву продолжались. В конце 1763 г. ему пожалован голштинский орден св. Анны 1-й степени, велено уплатить ему содержание за все годы ссылки и вернуть все конфискованное имущество, уплатив его долги из казны. В 1764 г., при разделении Сената на департаменты, Бестужев был зачислен в первый департамент, но, за дряхлостью, уволен от присутствия. За два года перед смертью он соорудил в Москве, у Арбатских ворот, храм во имя св. Бориса и Глеба. Покровительством его, вероятно под влиянием жены, пользовалась и петербургская лютеранская церковь св. Петра и Павла. Еще в начале царствования Елизаветы Петровны православнее духовенство потребовало удаления этой церкви с Невского проспекта, думал соорудить на ее месте собор Казанской Божьей Матери. Бестужев отстоял кирку и до конца дней своих ей покровительствовал. Кончину свою он заранее увековечил медалью; ее лицевая сторона та же, что у медали 1747 г., а на обратной - катафалк между четырьмя пальмами; на нем - урна с гербом графов Бестужевых-Рюминых, по обеим сторонам аллегорические фигуры: слева - Постоянство, опирающееся на колонку, венчает урну лаврами; справа - Вера, с крестом в руке, возлагает на нее пальмовую ветвь; сверху надпись: "tertio triumphat", а внизу: "post. duos. in. vita. de. inimicis. triumphos. de. morte. triumphat. nat. MDCXCIII den. MDCCL... aetat...". Последние годы Бестужева были омрачены его отношениями к сыну Андрею. Начав свою карьеру под покровительством отца, младший Бестужев был при Елизавете камергером и генерал-поручиком. Поручения, какие ему случалось давать, и все поведение его вызывали издавна крайнее недовольство отца. В 1762 г. Екатерина II произвела его в действительные тайные советники с увольнением его от службы. Но отец этим не удовлетворился и обратился в 1766 г. к Императрице с просьбой наказать непокорного сына ссылкою в монастырь. Екатерина сперва отказала, ответив, что граф Андрей не совершил такого преступления, за которое не то что сослать на смирение, но и чинов лишить следовало; но поведение его считала достаточным основанием к разводу его с женой. Однако, через неделю Императрица изменила свое решение и сослала Бестужева в монастырь. Через четыре месяца отец его умер, и Императрица, по просьбе племянников покойного, назначила опеку над имениями Бестужева "за развратною и неистовою жизнью" графа Андрея, которому повелено выдавать половину доходов; другая половина назначалась на уплату долгов отца. Самого Бестужева освободили из монастыря, предписав ему жить "смирно и добропорядочно, где пожелает, кроме своих деревень". Он был женат два раза: в первом браке на Евдокии Даниловне Разумовской, во втором - на княжне Анне Петровне Долгоруковой (впоследствии она вышла за графа Витгенштейна). Но умер Бестужев бездетным в 1768 г. С ним прекратился род графов Бестужевых-Рюминых, так как и дядя его, Михаил, не оставил потомства.
Сборник Имп. Рус. Ист. Общ, т.т. І, III, V, VII, XII, XXII, XXVI, LXVI, LXXIX, LXXX, LXXXI, LXXXV, LXXXVI, XCI, XCII, XCVI, XCIX, C, СІII. - Письма русских государей. IV. Переписка герц. Курл. А. Ив. М. 1862. - Büsching, Magazin für die neue Historie und Geographie. Halle 1775-1779. Bde. I, II, IX. - Büsching, Beyträge zu der Lebensgeschichte denkwürdiger Personen. Halle 1786, IV Theil. - Zur Geschichte der Familie von Brevern, her. von G. von Brevern. Bd. III. Berlin 1883. (Приложения). - Русский Архив и Русская Старина (passim). - Д. Бантыш-Каменский, Словарь достопамятных людей русск. земли, ч. I. М. 1836 г. - Н. Н. Бантыш-Каменский, Обзор внешних сношений России. - Соловьев, История России. Книги: IV, V, VI. - Чечулин, Внешняя политика России в начале царствования Екатерины II. СПб. 1896. - А. Терещенко, Опыт обозрения жизни сановников, управлявших иностранными делами в России. Часть II. Канцлеры. СПб. 1837. - Васильчиков, Семейство Разумовских. СПб. 1880-82. - Александренко, Русские дипломатические агенты в Лондоне в XVIII в. т. I. Варшава 1897. - Пекарский, Маркиз Шетарди в России.
A. Пресняков.
{Половцов}
Бестужев-Рюмин, граф Алексей Петрович
Младший брат Михаила Петровича Б. (см.), родился в Москве 22 мая 1693 г. Воспитывался вместе с братом своим за границей. В 1712 г. он был отправлен в числе других лиц русского посольства на конгресс в Утрехт. После того, с разрешения императора Петра I, Алексей Петрович поступил на службу к курфюрсту ганноверскому, который пожаловал его камер-юнкером. Когда курфюрст Георг I взошел на английский престол, он отправил Бестужева в качестве посланника к Петру. Через три года Б. был отозван в Россию. В 1718 г. поступил обер-камер-юнкером к вдовствовавшей герцогине курляндской, Анне Ивановне, но через два года был назначен резидентом в Данию; в 1731 г. его переместили резидентом же из Дании в Гамбург. Б. ездил в Киль, осмотрел архивы герцога голштинского и вывез в Петербург много интересных бумаг, между которыми была духовная императрицы Екатерины I. В конце 1734 г. Бестужев был перемещен снова в Данию. Благодаря расположению к нему Бирона Б., едва приехав в Копенгаген, был аккредитован посланником при нижнесаксонском дворе и пожалован тайным, а в 1740 году, 25 марта, действительным тайным советником с повелением явиться в Петербург для присутствования в кабинете. Бирону для противовеса графу Остерману нужен был ловкий человек, а таким и был Бестужев. В благодарность за это Бестужев содействовал в назначении Бирона регентом Российской империи на время малолетства Иоанна Антоновича. 8 ноября 1740 г. пал Бирон. С падением его пострадал и Бестужев, который был заключен в Шлиссельбургскую крепость. Несмотря на старания запутать его, Б. совершенно оправдался, и его освободили, но только лишили должностей. По вступлении на престол императрицы Елисаветы Петровны благодаря ходатайству друга своего, лейб-медика Лестока, граф Алексей Петрович был пожалован в короткий промежуток времени 1741-1744 г. в вице-канцлеры, сенаторы и главные директоры над почтами, орденом св. апостола Андрея Первозванного и наконец великим канцлером. Достигнув высокого звания канцлера и не имея соперников, Бестужев-Рюмин шестнадцать лет управлял Россией. Он был расположен к венскому двору, ненавидел Пруссию и Францию. Последствием его ненависти к Пруссии была разорительная война против Фридриха Великого, стоившая России более трехсот тысяч человек и более тридцати миллионов рублей. Наследник престола Петр Федорович, почитатель Фридриха, ненавидел Бестужева; в свою очередь и Петр Федорович был ненавидим канцлером, так что, когда родился Павел Петрович, то Бестужев вздумал лишить родителя престола и упрочить его за Павлом Петровичем под опекунством Екатерины. В 1757 г. тяжкая болезнь постигла Елисавету. Бестужев, думая, что императрица уже не встанет, самовольно написал генерал-фельдмаршалу Апраксину возвратиться в Россию, что Апраксин и исполнил. Но Елисавета Петровна оправилась от болезни. Разгневанная на Бестужева за его своеволие, императрица 27 февраля 1758 г. лишила канцлера чинов и знаков отличий. Виновником его падения был любимец наследника, камергер Брекдорф. Алексей Петрович был удален в принадлежащее ему село Горстово Московской губернии. Его приговорили к смерти, но государыня заменила этот приговор ссылкой. Ссылка канцлера продолжалась до воцарения императрицы Екатерины II. Он был вызван в Петербург, и Екатерина возвратила опальному чины, ордена и переименовала в генерал-фельдмаршалы. Кроме того, последовал высочайший указ, в котором была обнародована невинность Бестужева-Рюмина. С 1741-57 Б. участвовал во всех дипломатических делах, договорах и конвенциях, которые Россия заключила с европейскими державами. В 1763 году он напечатал в Москве сочиненную им книжку "Утешение христианина в несчастии, или Стихи, избранные из Священного Писания". Эту же книжку впоследствии Бестужев напечатал в С.-Петербурге, в Гамбурге и Стокгольме на французском, немецком и шведском языках. Преосв. Гавриилом она была переведена на латинский язык. Манштейн говорит про Бестужева, что он был ума разборчивого, приобрел долговременной опытностью навык в делах государственных, был чрезвычайно трудолюбив; но вместе с тем горд, хитер, мстителен, неблагодарен и жизни невоздержной.
{Брокгауз}
Бестужев-Рюмин, граф Алексей Петрович
24-й генерал-фельдмаршал.
Граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин [Бестужевы-Рюмины происходят от древней английской фамилии графства Кентского. Предок их, Гавриил Бест , выехал в Россию в 1403 году; сын его, Яков Рюма , писавшийся Бестужевым , получил от великого князя Иоанна Васильевича боярство и город Серпейск; внук, Василий Яковлевич, служил окольничим. В 1701 году велено Бестужевым, по прозванию их прародителя Бестужа , писаться Бестужевыми-Рюмиными . Из 1-й части Гербовника ] один из генерал-фельдмаршалов российских получил это достоинство, не предводительствуя никогда войсками и даже не находясь в списке военном.
Он родился в Москве 22 мая 1693 года. Отец его, Петр Михайлович, одаренный великим умом и вместе гордый, чрезвычайно корыстолюбивый, занимал разные почетные должности: был воеводой в Симбирске (1701 г.); ездил в Вену и в Берлин с разными поручениями (1705 г.); служил потом генерал-кригсцалмейстером, обер-гофмейстером (с 1712 г.) у вдовствовавшей герцогини Курляндской Анны Иоанновны; награжден чином тайного советника (1726 г.); терпел гонения от сильного Меншикова за преданность к славному Морицу Саксонскому, желавшему быть герцогом Курляндским; семь лет находился в ссылке (с 1730 по 1737) преследуемый Бироном, которому прежде покровительствовал; освобожден за верную службу сыновей ; получил с ними графское достоинство от Императрицы Елисаветы в 1742 году, незадолго до своей кончины.
Алексей Петрович на шестнадцатом году от рождения отправлен Петром Великим, вместе со старшим братом, Михаилом Петровичем, сначала в Копенгаген, где учился в тамошней Академии; потом (1710 г.) в Берлин. В последнем городе оказал он отличные успехи в науках, равно в языках латинском, французском и немецком, и, будучи только девятнадцати лет, определен дворянином посольства на конгресс в Утрехт, поступил под начальство знаменитого дипломата того времени князя Бориса Ивановича Куракина (1712 г.) [Князь Борис Иванович Куракин, действительный тайный советник, гвардии Семеновского полка подполковник и ордена Св. Апостола Андрея Первозванного кавалер, явил опыты своей храбрости под Азовом (1696 г.), Нарвой (1704 г.) и Полтавой (1709 г.); но более сделал свое имя известным на дипломатическом поприще: был полномочным министром в Риме и в Венеции (1707 г.); в Ганновере и Брауншвейге (1709 г.); в Лондоне (1710 г.); в Гааге (1711 г.); сопутствовал Петру Великому во Францию; пожалован чрезвычайным и полномочным послом в Париж (1724 г.); скончался в этом городе в 1727 г., на 51-м году от рождения. Он был женат на родной сестре царицы Евдокии Феодоровны (первой супруги Петра Великого)]. Находясь в Ганновере, Бестужев-Рюмин умом и ловкостью обратил на себя внимание курфюрста Георга-Людовика и, с согласия Петра Великого, причислен в 1713 году к ганноверскому двору камер-юнкером с жалованьем по тысяче талеров в год. Вскоре скончалась английская королева Анна (1714 г.). Курфюрст, наследовав ей под именем Георга I-го, возложил на Бестужева-Рюмина лестное посольство в Россию. Государь чрезвычайно обрадовался, увидев своего подданного в службе иностранной в почетном звании министра, щедро одарил его и, по прошествии трех лет, отозвал от двора великобританского (1717 г.).
Сначала Бестужев поступил обер-камер-юнкером к вдовствовавшей герцогине Курляндской, в 1718 году, но через два года определен в Данию резидентом. Здесь имел он случай приобрести особое благоволение Петра Великого посредством великолепного праздника, данного им 1 декабря 1721 года всем иностранным министрам и первейшим чинам королевства. Перед домом его были поставлены прозрачные картины, представлявшие с одной стороны бюст Петра Великого, с другой следующую латинскую надпись: "Шестнадцать лет ознаменовав подвигами , затмившими деяния Геркулеса , он заключил 30 августа 1721 года славный мир в Нейштадте , заставив безмолвствовать зависть и даровав Северу давно ожидаемое спокойствие ". Такую же надпись велел Бестужев выбить в Гамбурге на медали с изображением Обладателя России; ибо на монетном дворе королевском не согласились чеканить оную, находя предосудительным для государства выражение: "Северу даровал спокойствие ". Со всем тем Бестужев, к удивлению посетителей и к досаде многих из них, роздал им медаль 1 декабря. Лишь только Государь, находившийся тогда в Персии, осведомился об этом похвальном подвиге, основанном на любви к Отечеству, немедленно благодарил Алексея Петровича собственноручным письмом и вслед за тем пожаловал ему портрет свой, осыпанный бриллиантами, для ношения на груди; а во время коронования Екатерины I, в 1724 году, произвел его в действительные камергеры.
С кончиною Петра Великого Бестужев лишился надежды и наград: сильный Меншиков наложил на него тяжкую руку, мстя за отца его, дерзнувшего противодействовать ему в Курляндии. Тщетно просил он увеличить получаемое им жалование, переименовать его, за семилетние при датском дворе труды , чрезвычайным посланником. Участь Бестужева не переменилась к лучшему, когда начала царствовать Императрица Анна Иоанновна, руководимая Бироном: из Копенгагена перемещен он 1-го февраля 1731 года резидентом же в Гамбург и Нижний Саксонский округ, и только в следующем году, вероятно, по ходатайству своего брата, пожалован чрезвычайным посланником. Михаил Петрович находился в этом почетном звании в Пруссии, к удовольствию нашего Двора, примирил короля Фридриха-Вильгельма с кронпринцем (впоследствии Фридрихом Великим), которого жестокосердный отец заключил в крепость и предал военному суду за предпринятое им путешествие без его согласия. Тогда Алексей Петрович ездил в Киль, осмотрел архивы герцога Голштинского и вывез потом в С.-Петербург множество любопытных бумаг, в том числе духовную Императрицы Екатерины I-й, документ весьма важный для Анны Иоанновны, составленный в пользу потомков Петра Великого. ["Ежели, - сказано в духовном завещании Екатерины, - великий князь (Петр II) скончается без наследников, то после него вступает на престол герцогиня Голштинская Анна Петровна (родительница Петра III), потом цесаревна Елисавета Петровна и наконец великая княжна Наталия Алексеевна (сестра Петра II) с их потомствами, так, однако, чтобы мужеское колено имело преимущество пред женским".]
В исходе 1734 года Бестужев переведен снова в Данию; при этом случае получил орден Св. Александра Невского. Счастье по-прежнему начинало служить ему; ибо он умел в последнюю бытность свою в столице приобрести любовь Бирона - ласкательством, поклонами. Не успел Бестужев приехать в Копенгаген, как аккредитован был в чине посланника и при Нижнем Саксонском округе, пожалован в 1736 году тайным советником, а в 1740, марта 25, действительным тайным советником, с повелением явиться к Высочайшему Двору для присутствования в Кабинете. Нужен был Бирону человек с хитростью и умом Алексея Петровича, для умаления власти графа Остермана. Он не ошибся в своем выборе: Бестужев содействовал в назначении его регентом Империи во время малолетства Иоанна Антоновича, и когда составился заговор против Бирона, советовал ему принять надлежащие меры; но властолюбец, ослепленный счастьем, доверил участь свою тайному врагу, фельдмаршалу графу Миниху: арестован им 8 ноября 1740 года. С падением Бирона пострадал преданный ему Бестужев, заключенный так же в крепость Шлиссельбургскую. Дана им очная ставка: "Несправедливо обвинил я герцога, - сказал Бестужев, увидев его, - прошу господ кригскомиссаров взнесть слова мои в протокол: торжественно объявляю, что одни только угрозы, жестокое обращение со мной и обещание свободы фельдмаршалом Минихом, если я буду лжесвидетельствовать, могли исхитить гнусную клевету, от которой ныне отказываюсь!" Старались запутать его, но не успели: он совершенно оправдался, получил свободу, лишился только должностей.
Вскоре Императрица Елисавета вступила в наследственные права (1741 г.). Бестужев тотчас вкрался в сердце лейб-медика ее, Лестока, главного виновника события 25 ноября, пользовавшегося особой доверенностью Государыни. Он начал защищать опального; исходатайствовал ему (30 ноября) орден Св. Апостола Андрея Первозванного, звание сенатора, главного директора над почтами и (12 декабря) вице-канцлера; но Елисавета, зная властолюбивый нрав Бестужева, сказала тогда Лестоку: "Ты не думаешь о последствиях ; связываешь для себя пук розог ". [См. о Лестоке в биографии генерал-фельдмаршала Апраксина.] Вслед за тем Алексей Петрович испросил отцу своему (25 апреля 1742 г.) графское достоинство Российской Империи, с распространением оного на его потомство; возведен (1744 г.) в государственные канцлеры: получил лифляндский замок Венден с 63 гаками.
Достигнув в короткое время высших почестей и не имея совместников, граф Бестужев-Рюмин шестнадцать лет управлял кормилом государства. Преданный душой Кабинету Венскому, любя Англию и питая ненависть к Пруссии и Франции, он был главным виновником Ахенского мира в 1746 году и разорительной войны против Фридриха Великого, стоившей России более трехсот тысяч человек и тридцати миллионов рублей. Наследник престола, великий князь Петр Федорович, ревностный почитатель короля Прусского, ненавидел Бестужева и не скрывал своих чувств; не мог простить ему, что он исхитил из архива голштинского духовную Екатерины I. Бестужев, со своей стороны, отзывался невыгодно о наследнике, и когда родился Павел Петрович, вздумал лишить родителя законных прав и упрочить их за цесаревичем, под опекунством Екатерины. Тяжкая болезнь, постигшая Императрицу в 1757 году, представила Бестужеву случай исполнить отважное намерение: полагая, что Елисавета находится на смертном одре, он сделал распоряжение, чтобы войска наши, бывшие в Пруссии, ускорили обратным походом в Россию, и между тем не выезжал из Царского Села, умолял беспрестанно Императрицу отстранить наследника от престола, представляя, что Петр помрачит впоследствии славу ее царствования . Хитрый министр руководствовался собственной пользой: не надеясь властвовать при Петре, полагал долго еще управлять Россией во время малолетства августейшего сына его; но права наследника защищал пастырь, украшенный добродетельною жизнью и строгими правилами, гремевший на кафедре, в присутствии Высочайшего Двора, против льстецов и себялюбцев, - Димитрий Сеченов, архиепископ Новгородский. Он дал полезный совет великому князю отклонить угрожаемую опасность, не покидать одра больной Императрицы.
Победитель при Грос-Эгерсдорфе исполнил волю первого министра; россияне отступили [См. биографию генерал-фельдмаршала Апраксина]; Елисавета освободилась от болезни и велела арестовать Бестужева за самовольный поступок, лишила его 27 февраля 1758 года чинов и знаков отличий. Алексей Петрович беспрекословно возвратил Государыне ленты, носимые многими; но не отдал портрета Петра Великого, сказав, что не расстанется с ним . Старания его оправдаться остались тщетными: главным доносителем был камергер Брокдорф, любимец наследника. В следующем году Бестужев приговорен к отсечению головы . Императрица сослала его на заточение в одну из деревень, ему принадлежащих, не лишив имения. Он выбрал постоянным пребыванием село, находящееся в ста двадцати верстах от Москвы, названное им Горетовым . В изданном Манифесте о преступлениях бывшего канцлера означено между прочим, что велено ему жить в деревне под караулом , дабы другие были охранены от уловления мерзскими ухищрениями состарившегося в них злодея .
Долго Бестужев обитал в дымной избе, нося соответственную ей одежду, отрастив бороду; наконец дозволено ему было построить дом, названный им обителью печали . В нем лишился он своей супруги, скончавшейся 15 декабря 1761 года, и перенес этот удар с твердостью христианина, утешая себя чтением Священного писания. Ссылка его продолжалась до восшествия на престол Императрицы Екатерины II-й (1762 г.): она освободила министра, ею уважаемого, пригласила его в С.-Петербург; возвратила ему ордена [Граф А. П. Бестужев-Рюмин, кроме орденов Св. Апостола Андрея Первозванного и Св. Александра Невского, имел еще польский Белого Орла, полученный им в 1740 году. Наследник возложил на него, в 1763 г., голштинский орден Св. Анны.] и все чины, со старшинством службы, и переименовала в генерал-фельдмаршалы (3 июля). Канцлером в то время был (с 1758 г.) граф Михаил Ларионович Воронцов.
Бестужев просил о переследовании его дела. Комиссия совершенно оправдала его. Обнародован Манифест, в котором Екатерина, защищая действия Елисаветы, слагала всю вину на клеветников, во зло употребивших доверенность Монархини. Сверх получаемого жалования по званию фельдмаршала и сенатора, графу Алексею Петровичу определена еще ежегодная пенсия - двадцать тысяч рублей; но он уволен, во уважение преклонных лет, от занятий военных и гражданских и тщетно старался в 1764 году вмешаться в назначение короля польского. Современник Петров, испытавший столько переворотов в жизни своей, не оставался праздным; напечатал в Москве 1763 года сочиненную им в ссылке книжку под заглавием: "Утешение христианина в несчастии , или Стихи , избранные из Священного Писания ", с предисловием Гавриила Петрова, ректора Московской Академии, впоследствии митрополита Новгородского. Отдавая справедливость непоколебимой твердости графа Бестужева-Рюмина в несчастии, Гавриил упомянул в предисловии, что одно только упование на Всемогущего может утешать человека во время испытаний и что Священное Писание есть источник всех утешений . Эту самую книжку граф Бестужев напечатал потом в С.-Петербурге на французском и немецком языках, на одном немецком в Гамбурге и на шведском в Стокгольме. Она переведена и на латинский язык преосвященным Гавриилом. Сверх сего, велел Бестужев выбить и дарил своим знакомым следующие золотые и серебряные медали: 1) на Нейштадтский мир, заключенный в 1721 году [См. выше описание этой медали.]; 2) по случаю постигшего его несчастия 1757 года: с одной стороны представлен его портрет с латинской надписью вокруг; с другой две скалы среди волнующегося моря, над которым из мрачных туч блестит молния, льется проливной дождь и вместе с противоположной стороны показываются лучи солнечные с надписью "immobilis in mobili " [Неподвижный среди движения ]; внизу помещена другая надпись, какую употреблял он еще в молодых летах на печатях: "semper idem " [Всегда одинаков ]; 3) третья медаль, выбитая в 1764 году на скорую его кончину, изображала третье [Первым торжеством считал Бестужев постигшее его несчастие в 1740 году.] и последнее торжество его над единственным врагом, у него оставшимся: на обороте портрета представлена среди пальмовых дерев, на возвышении, гробница с гербом графа Бестужева; подле оной с правой стороны Религия, держащая в одной руке распятие, в другой пальмовую ветвь, наклоненную к гробнице; с левой: твердость, облокотившаяся левою рукою на столп и держащая в правой лавровый венок над гробницей. Вверху помещена следующая латинская надпись "Tertio triumphat " [В третий раз торжествует ]; внизу: "Post duos in vita de inimicis triumphos de morte triumphat A .M .D .C .C .L .X aetat " [После двух торжеств в жизни над врагами торжествует над смертью 176 ... года ]. Предчувствие его не обмануло: после жестоких страданий, три недели продолжавшихся, он скончался от каменной болезни 10 апреля 1766 года, на семьдесят третьем году своей многотрудной жизни.
Граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, с обширным, разборчивым умом, приобрел долговременною опытностью навык в делах государственных, был чрезвычайно деятелен, отважен; но вместе горд, честолюбив, хитр, пронырлив, скуп, мстителен, неблагодарен, жизни невоздержной. Его более боялись, чем любили. Императрица Елисавета ничего не решала без его мнения. Он умел сделаться для нее необходимым; повелевал не только сановниками ее, но и приближенными; первый завел тайную переписку, под названием секретной корреспонденции , посредством которой наши министры, находившиеся в чужих краях, сообщали ему, кроме обыкновенных известий, свои догадки, мнения, пересказы и народную молву. Он извлекал из этих сведений что хотел для донесения Елисавете и таким образом направлял мысли ее в пользу и против иностранных держав. Виновник его возвышения, Лесток, которому он клялся в неизменной дружбе, был им очернен во мнении Императрицы за то, что осмелился вмешиваться в дипломатические дела и переписывался с Фридрихом Великим; предан суду (1748 г.), лишен чинов, имения, тринадцать лет томился в изгнании. Присвоив себе власть располагать престолом, Бестужев желал быть, по кончине Елисаветы, подполковником четырех гвардейских полков и председателем трех Коллегий: Военной, Адмиралтейской и Иностранной. Тесная дружба соединяла его с фельдмаршалом Апраксиным. Бестужев надеялся на армию. Главным врагом его и виновником падения (кроме великого князя, Трубецкого и Шуваловых) был маркиз Лопиталь, французский чрезвычайный и полномочный посол в России (1757-1761 гг.), генерал-поручик и кавалер Св. Духа, который пользовался особым благоволением Императрицы и в день восшествия на престол стоял, во время обеденного стола, за ее стулом с тарелкою . [Из Записок Порошина . См. там 14 октября 1764 года.] Он описал Бестужева Государыне самыми черными красками как человека, опасного по своим замыслам.
Бестужев, женатый на немке, покровительствовал ее единоверцам. Лютеранская церковь в С.-Петербурге, во имя Св. Петра и Павла, обязана ему многими богатыми приношениями; в Москве сооружена им церковь у Арбатских ворот во имя Бориса и Глеба, за два года перед его кончиною, как будто для очищения совести. В медицине известны капли, изобретенные Бестужевым.
Он имел от супруги своей, Анны Екатерины, урожденной Беттигер [Тесть графа Алексея Петровича Бестужева-Рюмина - Иоанн Фридрих Беттигер - вступил в нашу службу в 1709 году и определен резидентом в Гамбург и в Нижний Саксонский округ. Петр Великий всегда останавливался в его доме и пожаловал ему свой портрет, осыпанный бриллиантами. Супруга фельдмаршала графа Бестужева погребена в 1763 году в старой московской лютеранской церкви, под алтарем], сына, графа Андрея Алексеевича, и дочь, выданную за князя Волконского. Сын его, произведенный из подпоручиков от бомбардир в камер-юнкеры (1744 г.), в то самое время как отец получил достоинство государственного канцлера, был отправлен в Польшу, где дядя его находился полномочным министром [Граф Михаил Петрович Бестужев-Рюмин родился в 1688 году; был: секретарем посольства в Копенгагене (1705 г.); резидентом в Лондоне (1720 г.); министром в Стокгольме (1721 г.); чрезвычайным посланником в Варшаве (1726 г.) и в Берлине (1730 г.); переведен в Швецию (1732 г.) и в Варшаву (1741 г.); пожалован действительным тайным советником, обер-гоф-маршалом, кавалером орденов Св. Андрея Первозванного и Св. Александра Невского; графом (1742 г.); три месяца содержался под караулом по делу своей супруги, дочери великого канцлера графа Головкина, наказанной кнутом с урезанием языка за участие в открытом заговоре (1743 г.); определен посланником в Берлин (1744 г.); полномочным министром в Польшу (в том же году); чрезвычайным послом в Вену (1749 г.) и в Париж (1755 г.), где скончался 26 февраля 1760 года]; потом, через два года (1746 г.), пожалован действительным камергером; послан в 1747 году в Вену с поздравлением Императора по случаю рождения эрцгерцога Леопольда; награжден орденом Св. Александра Невского (1748 г.) имея от роду двадцать лет с небольшим. Граф Алексей Петрович надеялся сделать из него дипломата; но молодой Бестужев не был одарен умом и способностями отца своего, хотя впоследствии и дослужился до чина действительного тайного советника. Он вступил в 1765 году в брак с княжною Долгоруковой, обобрал ее, ругался над нею и выгнал из дома. Императрица велела приставить к нему гвардии офицера с солдатами и предоставила потом в полное распоряжение отца. [Из Записок Порошина.] Граф Алексей Петрович заключил его в монастырь, намеревался лишить наследства; но в скором времени скончался, не подписав духовного завещания. Над графом Андреем Алексеевичем определены были попечители, которые, за уплатой долгов, выдавали ему каждый год только по три тысячи рублей. Он имел пребывание в Ревеле, где - как изъясняется Бишинг - оставил в 1768 году свет , для которого был бесполезен . [См. Магазин Бишинга , ч. 2, стр. 432.] С ним пресеклось графское колено Бестужевых-Рюминых. [См. о заключенных договорах графом Алексеем Петровичем в первой части моего Словаря достопамятных людей Русской земли , изд. в 1836 году, стр. 141-153.]
{Бантыш-Каменский}
Бестужев-Рюмин, граф Алексей Петрович
Канцлер, род. в 1683 г., образование получил в датской шляхетской академии и высшем коллегиуме в Берлине. Ум, сопутствуемый хитростью, талант политика, любовь к России, постоянно сталкивающаяся с себялюбием, тщеславием, неразборчивостью в средствах и интриганством - таковы более или менее установленные историей качества этого несомненно выдающегося государств. деятеля. Всю жизнь балансируя на зыбкой почве русск. придворн. политики XVIII в., Б.-Р. сумел заслужить расположение Бирона, который и провел его в кабинет-министры (1740 г.). Назначенный в 1741 г. вице-канцлером, Б.-Р. со следующего же года стал влиятельным руководителем внешн. политики России. Следуя в отношении Зап. Европы политич. заветам Петра Вел. (невмешательство и поддержание политического равновесия), он сам определял свою программу так: "союзников не покидать, а оные суть: морские державы - Англия и Голландия, которых Петр I всегда наблюдать старался; король польский, яко курфюрст саксонский, королева венгерская (Австрия) по положению их земель, которые натуральные с Россиею союз имеют". Но политич. равновесие в Зап. Европе нарушалось тогда замыслами Франции в согласии с Баварией, Саксонией и Пруссией (Фридрих II) против Австрии, где прекратилась мужская линия Габсбургов. Это приводило Б.-Р. к союзу с Австрией и враждеб. отношениям к Франции и Пруссии в течение всех 18 лет его канцлерства. К 1745 г. ему удалось добиться охлаждения Императрицы к Пруссии и сближения с Австрией и до 1756 г. влияние его нарастало, и он действовал все более самовластно, помимо иностр. коллегии. С 1756 г. значение Б. начинает падать. Еще в 1754 г. он настойчиво домогался заключить "субсидный" договор с Англией, ставя целью его: "чужим именем и с подмогою чужих денег сокращать короля прусского, подкрепить своих союзников, сделать сего гордого принца (Фридриха) у турок, у поляков, да и самих шведов презрительным, а не так, как ныне, уважительным, а через то самое и турков и шведов для здешней стороны не так опасными и вредительными, а Польшу больше преданною". Сущность "субсидной конвенции", как она была установлена в 1755 г., заключалась в том, что Россия обязывалась содержать на лифляндск. и литовск. границах 55 тыс. чел. пехоты и кавалерии, а на морск. берегу - до 50 галер; корпус этот выступал за границу в случае нападения на англ. короля или кого-либо из его союзников; при такой диверсии Англия должна была уплачивать России 500 тыс. фнт. стерл., а за содержание войска на границе - 100 тыс. фнт. стерл. за год. Несмотря на подписание конвенции и настояние Б.-Р. о скорейшей ее ратификации, Имп-ца медлила ее. Враги Б.-Р. обратили ее внимание на отсутствие в конвенции указания, кто враг Англии, Имп-ца же соглашалась признавать объектом диверсии только Пруссию. Между тем Австрия была вынуждена вступить в союзные отношения со своим исконным врагом Францией, против Пруссии, а Англия, в целях охраны Ганновера, заключила союз с Фридрихом Вел. Эти два крупнейших акта сделались известными Б.-Р. лишь тогда, когда они уже стали свершившимися фактами. Этим воспользовались его враги и пошатнули его авторитет в глазах Имп-цы. Тогда, в целях скорейшего разрешения дипломатич. вопросов. Б.-Р. предложил образовать "конференцию" из лиц, избранных Имп-цей, для рассмотрения при ее участии труднейших дел. Этим путем тайная оппозиция делалась явной. Правда, значение канцлера "конференцией" умалялось, но этой ценой он сохранял свое положение. Проект о "конференции" был принят (1756 г.). В одном из первых же заседаний ее были сделаны постановления, имевшие выдающееся - отчасти роковое - значение для России. Сущность их заключалась в следующем: склонить Австрию к немедленному, совместно с Россией, нападению на Пруссию; получить согласие Польши на свободный проход русских войск, вознаградив ее впоследствии завоеванной Пруссией; другие державы надлежало удерживать в спокойствии. Этим постановлением предрешалась Семилетняя война и участие в ней России. Однако Фридрих Вел. предупредил воинств, планы России и, разгромив в авг. 1756 г. санксонскую армию, стал угрожать Австрии. 5 сент. фельдмарш. С. Ф. Апраксин был назначен главнокомандующим русск. вспомогательной армии, сосредоточенной около Риги. Бездействие, в котором она оставалась до 3 мая 1757 г., вызывало недоумение и негодование при русск. дворе и породило догадки, равно опасные и для фельдмаршала, и для Б.-Р. В обвинениях, выдвигавшихся против канцлера, была доля правды. Он несомненно внушал своему другу Апраксину антипатию к действиям в союзе с Францией (в 1756 г. Россия присоединилась к Версальскому австро-франц. договору) и даже, может быть, указывал ему на опасность покинуть Россию в период возможной смены главы государства, т. е. здоровье Имп-цы все ухудшалось. Кроме того, поход против Пруссии был очень неприятен голштинскому двору, с которым через В. К. Екатерину Алексеевну дружил Б.-Р. Но нараставшее в СПб. против Апраксина неудовольствие вынудило Б.-Р. изменить тактику, и он стал торопить фельдмаршала в поход. И, наконец, Апраксин двинулся; 19 апр. 1757 г. при Грос-Эгерсдорфе он одержал серьезную победу над прусским фельдмарш. Левальдом. Это событие могло бы спасти Б.-Р., если бы не последующие действия Апраксина: он не только не преследовал разбитого неприятеля, но отдал армии приказ об отступлении. Напрасно Б.-Р. писал Апраксину: "Я собственному вашего пр-ства глубокому проницанию предаю, как от того произойти может бесславие как армии, так и вашему пр-ству, особливо же, когда неприятельские земли совсем оставите". Ничто не могло остановить отступающего победителя. Тогда в СПб. роли переменились: в бурных заседаниях "конференции" противник Б.-Р., гр. П. И. Шувалов, стал защищать Апраксина, а жестоким его обвинителем явился канцлер. Одним из мотивов этой перемены в нем явилось опасение за сближение Апраксина с его новым защитником - Шуваловым. Б.-Р. победил, но дорогой ценой. В окт. 1757 г. Апраксин был заменен Фермором, а 14 февр. 1758 г. Б.-Р. сам был арестован, лишен должностей, чинов и орденов. Для установления его вины была образована следствен. комиссия, своим составом предрешавшая его судьбу: в нее вошли кн. Н. Ю. Трубецкой, А. Бутурлин и гр. А. Шувалов. Предъявленных обвинений было много: оскорбление Величества; недонесение о нежелании Апраксина выступать из Риги, раскрытие служебных, государствен. тайн; "впрочем других мерзостных интриг столь много, что всех и описать невозможно", - заканчивала свои выводы комиссия. Впоследствии некоторые историки присоединили еще обвинение Б.-Р. в подкупности со стороны Пруссии, но таковое ничем до сих пор не подтвердилось. О беспристрастном исследовании вины Б.-Р. комиссией не могло быть речи - личные враги сводили свои счеты. В 1759 г. Б.-Р. был приговорен к ссылке в одну из своих деревень в Можайском уезде, с содержанием под караулом, причем о преступлениях Б.-Р. и его осуждении было объявлено особым манифестом. Жизнь Б.-Р. в ссылке была очень тяжелой. В 1762 г. по вступлении на престол Имп-цы Екатерины II, она, помня личные перед ней заслуги Б.-Р. и его к ней расположение, не только возвратила его из ссылки и вернула ему ордена и чины, переименовав его из действ. тайн. советн. в генерал-фельдмаршалы, но назначила 20 тыс. р. пенсии и издала оправдывающий его манифест, который признавал, что "злополучие" Б.-Р. было следствием "коварства и подлога недоброжелательных". На канцлерский пост, занятый уже Воронцовым, Б.-Р. вернуться не мог, но призывался в совет по отдельным делам и заседал в сенате. В 1768 г. он скончался. (Д . Бантыш-Каменский , Словарь достопамятных людей рус. земли, ч. I; Соловьев , История России с древн. времен; М . И . Семевский , Противники Фридриха Вел., - "Воен. Сборы.", 1862 г. № 5).
{Воен. энц.}
Бестужев-Рюмин, граф Алексей Петрович
(1693-1766) - русский государственный деятель. Получил образование за границей и в ранней молодости начал службу в рус. дипломатических миссиях при европейских дворах. Как дипломат и политик, Б.-Р. проявил много ловкости и изворотливости. Расцвет его деятельности приходится на царствование Анны и особенно Елизаветы. При Анне Б.-Р. сблизился с Бироном и стал членом кабинета; во внешних отношениях он поддерживал политику подчинения России интересам иностранного капитала, преимущественно английского, который стремился сделать из России свой рынок, получить через нее доступ к персидскому шелку и привести обе державы, Россию и Англию, к военному союзу. Падение Бирона прервало карьеру Б.-Р. лишь ненадолго. При Елизавете он быстро пошел в гору, в 1744 сделался канцлером и получил руководство внешней политикой. Верный традициям бироновщины, он направил политику в сторону сближения с Австрией и Англией (последняя благодарила его деньгами) и расхождения с Пруссией и Францией. Участие России в Семилетней войне было в значительной степени делом Б.-Р. Это вызвало враждебные отношения между ним и наследником (будущим императором Петром III), поклонником Пруссии. Б.-Р. стремился, в случае смерти Елизаветы, возвести на престол Екатерину помимо Петра, о чем вел с нею тайные переговоры. Однако, положение его уже пошатнулось. Неудачи его политики, особенно в отношении Англии (которая стала на сторону Пруссии) и сношения с Екатериной вызвали против него со стороны партии наследника обвинение в интригах. Б.-Р. был лишен всех чинов и сослан в деревню. Возвращенный ко двору с воцарением Екатерины, он уже не сумел восстановить свое прежнее значение.
Большая биографическая энциклопедия . 2009 .
Алексей Петрович Бестужев Рюмин (22 мая (1 июня) 1693, Москва 10 (21) апреля 1768) русский государственный деятель и дипломат; граф (1742). Биография Родился в Москве, в старинной аристократической семье сановника Петра Бестужева, который… … Википедия
Алексей Петрович Бестужев Рюмин (22 мая (1 июня) 1693, Москва 10 (21) апреля 1768) русский государственный деятель и дипломат; граф (1742). Биография Родился в Москве, в старинной аристократической семье сановника Петра Бестужева, который… … Википедия
Алексей Петрович Бестужев Рюмин (22 мая (1 июня) 1693, Москва 10 (21) апреля 1768) русский государственный деятель и дипломат; граф (1742). Биография Родился в Москве, в старинной аристократической семье сановника Петра Бестужева, который… … Википедия
Алексей Петрович Бестужев Рюмин (22 мая (1 июня) 1693, Москва 10 (21) апреля 1768) русский государственный деятель и дипломат; граф (1742). Биография Родился в Москве, в старинной аристократической семье сановника Петра Бестужева, который… … Википедия
Алексей Петрович Бестужев Рюмин (22 мая (1 июня) 1693, Москва 10 (21) апреля 1768) русский государственный деятель и дипломат; граф (1742). Биография Родился в Москве, в старинной аристократической семье сановника Петра Бестужева, который… … Википедия
Бестужев Рюмин Михаил Петрович (7 (17) сентября 1688 года, Москва – 26 февраля (8 марта) 1760 года, Париж) – русский дипломат, граф. Родился 7 сентября 1688 г. в семье Пётра Михайловича Бестужева Рюмина (1664 1743), который впоследствии был обер… … Википедия
- (7 (17) сентября 1688 года, Москва – 26 февраля (8 марта) 1760 года, Париж) – русский дипломат, граф. Родился 7 сентября 1688 г. в семье Пётра Михайловича Бестужева Рюмина (1664 1743), который впоследствии был обер гофмейстером герцогини… … Википедия
