Сочинение
Афанасий Фет – один из выдающихся русских поэтов XIX столетия. Расцвет его творчества пришелся на 1860-е годы – период, когда бытовало мнение о том, что основной целью литературы является отображение сложных общественных явлений и социальных проблем. Особое фетовское понимание сути и назначения искусства неотделимо от неприятия поэтом социальной действительности, которая, по его глубокому убеждению, искажает личность человека, подавляет его идеально-духовные свойства, божественно-природные силы. Фет не видел идеала в современном ему общественном мироустройстве и считал бесплодными попытки его изменения.
Именно поэтому творчество Фета как певца «чистого искусства» закрыто от вторжения бытовой повседневности, мирской суеты, грубой реальности, в которой «соловьи клюют бабочек». Поэт намеренно исключает из содержания своей лирики понятие «злободневность», избрав предметом художественного изображения «вечные» человеческие чувства и переживания, тайны жизни и смерти, сложные взаимоотношения между людьми.
По мнению поэта, истинное, глубинное познание мира возможно только в свободном интуитивном творчестве: «Только художник на всем чует прекрасного след». Красота для него – мера всех вещей и истинная ценность:
Целый мир от красоты,
От велика и до мала,
И напрасно ищешь ты
Отыскать ее начало.
Герой Фета «мечтательно предан тишине», «полон нежного волненья, сладостной мечты». Его интересуют «шепот, робкое дыханье, трели соловья», взлеты и падения творческого духа, мимолетные порывы «невысказанных мук и непонятных слез». Его идеальное время года – весна («Теплый ветер тихо веет…», «Весенние мысли», «Еще весны душистой нега…», «Это утро, радость эта…», «Первый ландыш», «Весна на дворе», «Весенний дождь», «Глубь небес опять ясна…», «Ей же»); любимое время суток – ночь («Благовонная ночь, благодатная ночь…», «Тихая, звездная ночь…», «Еще майская ночь», «Какая ночь! Как воздух чист…», «Ночь лазурная смотрит на скошенный луг…»). Его мир – «царство горных хрусталей», «ночной тенистый сад», «неприступный чистый храм души». Его цель – поиск неуловимой гармонии мира, вечно ускользающей красоты:
Пуская в свет мои мечты,
Я предаюсь надежде сладкой,
Что, может быть, на них украдкой
Блеснет улыбка красоты.
Как отмечал сам поэт, признак истинного лирика – готовность «броситься с седьмого этажа вниз головой с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху»:
Я загораюсь и горю,
Я порываюсь и парю…
И верю сердцем, что растут
И тотчас в небо унесут
Меня раскинутые крылья…
Красота для Фета не является незыблемой и неизменной – она мимолетна и мгновенна, ощущается как внезапный творческий порыв, наитие, откровение. Яркой иллюстрацией этой мысли выступает стихотворение «Бабочка», отражающее уникальность, самоценность и при этом недолговечность, хрупкость, беспричинность красоты:
Не спрашивай: откуда появилась?
Куда спешу?
Здесь на цветок я легкий опустилась
И вот – дышу.
Поэтому естественно, что лирический герой Фета испытывает смятение чувств, ощущая непостоянство, изменчивость, текучесть мира, живя в состоянии ожидания, предчувствия красоты:
Я жду… соловьиное эхо
Несется с блестящей реки,
Трава при луне в бриллиантах,
На тмине горят светляки.
Я жду… Темно-синее небо
И в мелких, и в крупных звездах,
Я слышу биение сердца
И трепет в руках и ногах.
Обратим внимание: красота, по Фету, присутствует везде, разлита повсюду – и в «блестящей реке», и в «темно-синем небе». Это природная и, одновременно, божественная сила, которая соединяет небо и землю, день и ночь, внешнее и внутреннее в человеке.
В поэзии Фета оживают, зримо предстают самые абстрактные, нематериальные картины и образы:
То ветра немое лобзанье,
То запах фиалки ночной,
То блеск замороженной дали
И вихря полночного вой.
По мнению поэта, суть настоящего искусства – поиск красоты в обыденных предметах и явлениях мира, простых чувствах и образах, мельчайших деталях повседневности – шуме ветра, запахе цветка, сломанной ветке, милом взоре, касании руки и т.п.
Пейзажная живопись фетовской лирики неотделима от живописи переживаний души. Лирический герой Фета прежде всего певец «тонких линий идеала», субъективных впечатлений и романтических фантазий («Пчелы», «Колокольчик», «Сентябрьская роза», «На кресле отвалясь, гляжу на потолок…», «Среди звезд»).
Фетовская муза демонически изменчива и романтически неуловима: она то «кроткая царица ясной ночи», «заветная святыня», то «богиня гордая в расшитой епанче», «молодая владычица сада» – но при этом неизменно «небесная», «незримая земле», всегда недосягаемая для мирской суеты, грубой действительности, постоянно заставляющая «томиться и любить».
В связи с этим, Фету как никому другому из русских поэтов XIX века была близка тютчевская идея «молчания» («silentium»): «Как беден наш язык!..»; «Людские так грубы слова…» – в отчаянии восклицает его лирический герой, которому «ангел шепчет неизреченные глаголы». По мнению поэта, прекрасное невыразимо и самодостаточно: «Только песне нужна красота, // Красоте же и песен не надо» («Только встречу улыбку твою…»). Однако, в отличие от Тютчева, Фет предан романтической вере в возможность творческого озарения, отражения в поэзии сложной палитры чувств и ощущений:
Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук
Хватает на лету и закрепляет вдруг
И темный бред души и трав неясный запах…
Типичное состояние лирического героя Фета – духовная болезнь, одержимость идеей идеала, прекрасного, «раздраженье недужной души». Он постоянно балансирует между покоем и смятением, мрачностью тоски и счастьем просветленности, страхом потери и радостью обретения. Очень ярко это состояние передается в стихотворении «Качели»:
И чем ближе к вершине лесной,
Чем страшнее стоять и держаться,
Тем отрадней взлетать над землей
И одним к небесам приближаться.
Таким образом, по Фету, состояние цельности и гармонии недостижимо в реальном мире, мечта разбивается в столкновении с грубой действительностью. Поэтому в его лирике постоянно присутствует и по-разному варьируется мотив сна. Это и сон-смерть, сон-спасение, и сон-надежда, и сон-мечта:
Мне снился сон, что сплю я непробудно,
Что умер я и в грезы погружен;
И на меня ласкательно и чудно
Надежды тень навеял этот сон.
(«Грезы»)
Фетовский герой постоянно ищет точку опоры, образ надежды, источник вдохновения, которые находит, с одной стороны, в естественной гармонии природы:
Люблю безмолвие полунощной природы,
Люблю ее лесов лепечущие своды.
Люблю ее степей алмазные снега.
С другой стороны, его вдохновляет рукотворная гармония античности, воплощенная в скульптурно совершенных и, одновременно, пластически гибких женских образах («Диана», «Вакханка», «Нимфа и молодой сатир»). Идеалом же становится вечно живой и влекущий образ Венеры Милосской:
И целомудренно и смело,
До чресл сияя наготой,
Цветет божественное тело
Неувядающей красой.
Итак, лирика А.А. Фета обладает несомненным общественным содержанием, но это содержание носит не конкретно-исторический, а вневременной универсальный, общечеловеческий характер – нравственный, психологический, философский.
По словам Л.Н.Толстого, Фет «проявил лирическую дерзость, свойство великих поэтов». Что имел в виду друг Фета?
Во-первых, Фет сумел подметить, открыть в духовном мире людей и во взаимосвязи человека и природы то, что до него никто не замечал и не открывал. Во-вторых, он достиг образно-метафорического совершенства в изображении едва уловимых переживаний человека, чувствующего своё единение с природой.
В качестве подтверждения этих тезисов – всего одно четверостишие о белой петербургской ночи:
Робко месяц смотрит в очи,
Изумлён, что день не минул,
Но широко в область ночи
День объятия раскинул.
В этом отрывке – в сжатом виде – вся суть поэтики Фета: эпитеты (робко, широко), олицетворения (месяц смотрит, день раскинул), метафора (3-4-я строки) создают не только картину природы, но и передают ощущения, настроения человека, сопутствующие этой картине.
Фет выступает здесь как поэт-живописец. Но он и поэт-композитор, слышащий и передающий не только смысл, но и неразрывно связанный со смыслом звук. В слове «осень» есть два опорных согласных – мягкие «с» и «н». И вот в стихотворении «Осенью» (1870 г.) в восьми строках осеннее настроение создаётся аллитерацией именно на эти два звука: «н» и его мягкий вариант встречаются 14 раз, а «с» и его мягкая пара – 12! Такая повышенная частотность данных звуков словно сама по себе создаёт осеннее настроение, вплетающееся в философский смысл стихотворения, рассказывающего о смене этапов жизни природы и человеческой жизни.
Человеческие переживания Фет всегда рисует не на уровне факта, сюжета, даже, пожалуй, не на уровне слова, а на уровне ощущений, ассоциаций – живописных, музыкальных, душевных, духовных, нравственных, мистических, религиозных, мифологических – вообще всяких! Фет – поэт-импрессионист, создающий впечатление; лирик, отвергающий сюжет. Он рисует не действие, а его итоги, последствия в собственных ощущениях. Вот почему в его лирике не так много глаголов, ведь процесс и итоги действия могут передаваться с помощью других частей речи.
Неслучайно именно Фету принадлежат безглагольные поэтические эксперименты, когда целое лирическое стихотворение пишется без единого глагола, по сути дела – сплошными назывными предложениями, и при этом возникает картина, полная движения и жизни. Среди примеров – два поэтических шедевра: «Шёпот, робкое дыханье…» (1850 г.) и «Это утро, радость эта…» (1881 г.).
Анализ стихотворения а.А.Фета «Это утро, радость эта…»
Стихотворения Фета часто представляют собой лирические миниатюры с максимально сжатым действием и высочайшим художественным совершенством. Они имеют эффект замедленного действия: после первого прочтения всё кажется простым и понятным, но человеческая глубина и философская высота обнаруживаются лишь после напряжённой работы души и ума.
С интервалом в 31 год Фет написал два безглагольных поэтических шедевра. В более позднем из них, стихотворении «Это утро…», помимо того, что в нём нет глаголов, есть и ещё две поразительно смелые новации в области поэтического синтаксиса. Во-первых, стихотворение из восемнадцати строк представляет собой одно предложение с бесчисленным количеством однородных подлежащих. А во-вторых, двадцать четыре раза употреблены указательные местоимения в разных формах: «это», «Эти», «этот», «эта». Все восемнадцать строк начинаются с этих местоимений и соответственно со звука «э». Нетрудно предположить, что такая конструкция должна быть навязчивой и создавать ощущение однообразия и монотонности. Но этого не происходит. Почему?
Во-первых, монотонность снимается как раз чередованием форм местоимений. Например, в первой строфе схема такая:
Это…, … эта,
Эта… … …,
Этот… …,
Этот… … …,
Эти…, эти…,
Этот… … …, ….
Различные варианты перечисления применены и в двух других строфах.
Во-вторых, однообразие конструкций преодолевается разнообразием и чрезвычайной ёмкостью и выразительностью лексики стихотворения. Кроме связующих предлогов и многочисленных соединительных союзов «и», автор употребляет 36 (!) существительных и всего два прилагательных-эпитета – «синий» и «ночной». Некоторые из этих существительных, управляясь другими существительными, в дополнение к прилагательным, выступают в роли эпитетов: «мощь и дня и света», «говор вод», «зори без затменья», «вздох… селенья», «жар постели». Некоторые из этих сочетаний имеют и метафорические признаки (например, «жар постели» или «говор вод»). Все эти приёмы разнообразят поэтический язык и устраняют монотонность.
Ещё одна интересная деталь: совершенно особо звучание стихотворения. Явное преобладание звонких согласных и звуков «з», «с» словно приближает музыку стиха к звучанию последнего и главного в стихотворении слова – «весна». Именно этому слову автор придаёт самый широкий смысл, а всё перечисленное до этого – лишь частные составляющие чудесного, всегда юного и праздничного понятия, названного этим светлым словом.
Интересно и то, что ровное и ритмичное чередование четырёхстопного и укороченного через каждые две строки трёхстопного хорея в сочетании с неостановимостью перечисления весенних явлений и признаков имитирует столь же неостановимый бег журчащего весеннего ручейка. Это лишает нарисованную картину статичности и придаёт ей жизненную силу и движение.
Как Фету удаётся компенсировать отсутствие глаголов, при этом рисуя картину, полную действия? Дело в том, что среди перечисленных в стихотворении существительных много таких, которые обозначают процесс движения, действия. В скрытой форме полны движения такие, например, существительные, как «утро», «радость», «мощь», «свет», «капли», «стаи». Ещё более явно динамика передаётся словами «крик», «говор», «зык», «свист», «вздох», «дробь», «трели».
Так создаётся картина наступающей весны жизни, где человеческие чувства и отношения (радость, слёзы, вздох ночной, ночь без сна, жар постели) перекликаются с пробуждением природных явлений (утро, синий свод, крик и вереницы, говор вод, ивы и берёзы, мошки, пчёлы, зори без затменья, дробь и трели). Это переплетение состояния природы и настроения человека – одна из особенностей лирики Афанасия Фета.
Итак, в этом стихотворении поэту удалось изобразить возрождение молодых надежд совершенно дерзким и неожиданным способом, нарушая определённые каноны стихосложения и создавая при этом неповторимый поэтический шедевр.
1. Фет один из замечательных русских пейзажистов. Во всей красоте предстает в его стихотворениях русская природа и весной, и летом, и осенью, и зимой. Так, впрочем, только у Фета мы найдем описание разного времени суток, неуловимых, переходных состояний .
2. Природа у Фета изображается гораздо детальнее, чем у предшественников. Эти описания вмещают не только чувства, но и прекрасное знание жизни природы .
3. Если у Некрасова природа связана с человеческим трудом, то у Фета природа – объект художественного восторга, эстетического наслаждения. Фет писал: "Поэт – тот, кто в предмете видит то, чего без его помощи другой не увидит".
4. Давно было подмечено, что творчество Фета тяготеет к импрессионизму. Импрессионизм как художественное направление возник в искусстве живописи, во Франции. Его представители – это такие художники, как Клод Моне, Эдгар Дега, Огюст Ренуар. Импрессионизм происходит от французского слова, означающего впечатление. В живописи этого направления предметы рисуются не в полном объеме и конкретности, а в неожиданном освещении, с какой-то необычной стороны, так, как они предстали художнику в его индивидуальном взгляде.
Параллельно импрессионизму в живописи возникло нечто подобное и в литературе, в поэзии, как в западной, так и в русской. Одним из первых импрессионистов в поэзии русской стал Фет. Импрессионизм в поэзии – это изображение предметов не в их целостности, а в мгновенных, случайных снимках памяти. Предмет не столько изображается, сколько фиксируется. Эти обрывки явлений, вместе взятые, образуют неожиданно цельную и психологически достоверную картину.
Импрессиониста интересует не предмет, а впечатление, производимое предметом. Внешний мир изображается таким, каким он показался поэту. При всей правдивости и конкретности изображаемой природы она как бы растворяется в лирическом чувстве.
5. Природа у Фета очеловечена, как ни у кого другого. У него роза улыбнулась, звезды молятся, березы ждут, ива дружна с мучительными снами и т.д. Лев Толстой писал: «И откуда у этого добродушного толстого офицера берется такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов?»
6. Важнейшее место принадлежит у Фета теме любви . Круг переживаний дан с большой полнотой и разнообразием. В то же время любовь как бы абстрагирована от конкретных условий.
Сила любовной лирики Фета не в психологическом портрете. Образы его лирических героев бедны и невыразительны. Фета интересуют чувства, но не люди, переживающие их. А само чувство передается в деталях, оттенках, нюансах.
7. Еще одна особенность: передавать не те чувства, которые легко определить точным словом, а те, которые невозможно точно назвать, а можно только "навеять на душу" читателя . Умение ловить неуловимое.
8. Музыкальность лирики Фета. Им в осхищался Чайковский, Варламов писал романсы на стихотворения Фета.
9. Оригинальным был Фет и в словоупотреблении. Часто определения Фета характеризуют не столько предметы, сколько ассоциации, вызываемые ими. Современников поражали такие эпитеты Фета, как "звонкий сад", "тающая скрипка", "мертвые грезы" и т.д.
При этом стушевывается основное значение слова, а на первый план выступает его эмоциональная окраска.
10. В стихах Фета теряется граница между прямым и переносным значением слова.
Поэзия Фета - поэзия настроений. Каковы они? Основной тон лирики Фета – светлый, радостный. Наслаждение красотой, любовью, природой, воспоминаниями – всегда восторг, упоение. Есть у него и меланхолические стихи, но даже в них преобладает мажорный тон. Мир – это мир печали и страданий, и выход из него поэт видит только в погружении в мир красоты.
Своеобразие лирики А.Фета (по статье В. П. Боткина "Стихотворения г. А. Фета")
1. Самое драгоценное свойство истинно поэтического таланта и вернейшее доказательство его действительности и силы есть оригинальность и самобытность мотивов, или, говоря музыкальным выражением, мелодий, лежащих в основе его произведений.
2. Во всей книжке его стихотворений нет, можно сказать. ни одного, которое не было бы внушено внутренним, невольным побуждением чувства. Поэтическое содержание есть прежде всего содержание собственной души: этого нам дать никто не может; и первое условие всякого лирического стихотворения – чтоб оно было пережито автором, чтоб оно заключало в себе пережитое и чтоб это пережитое вызвало его…
3. … Мотивы г. Фета заключают в себе иногда такие тонкие, такие, можно сказать. эфирные оттенки чувства. что нет возможности уловить их в определенных отчетливых чертах и их только чувствуешь в той внутренней музыкальной перспективе, которую стихотворение оставляет в душе читателя. (как, например, «Пчелы», « Фантазия» и многие другие.)
4. …Г. Фет есть преимущественно поэт впечатлений природы. Самую существенную сторону его таланта составляет необыкновенно тонкое, поэтическое чувство природы. В этом он может поспорить с первоклассными поэтами. Стихи г. Фета есть пробный камень для узнания в читающем их поэтического чувства,- мы бы должны были прибавить – чувства красоты предметов и явлений.
5. В высшей степени одарен г.Фет этим чувством красоты: он уловляет не пластическую реальность предмета, а идеальное, мелодическое отражение его в нашем чувстве, именно красоту его, то светлое, воздушное отражение, в котором чудным образом сливаются форма, сущность. колорит и аромат его. В лирическом стихотворении, если оно имеет предметом изображения природы,- главное заключается не в самой картине природы, а в том поэтическом ощущении, которое пробуждено в нас природой; так, что здесь природа является только поводом, средством для выражения поэтического ощущения.
6. Не надобно забывать,что призвание поэзии в том,да и во всяком случае состоит не в фотографически верном изображении природы,- до этого никакое искусство не может достигнуть,- а в пробуждении нашего внутреннего созерцания природы. Только то и поэзия, что пробуждает это внутреннее созерцание. Отделка подробностей, конечно, имеет важное достоинство, но ведь то, что в действительности можно осмотреть и охватить одним взглядом в описании и не иначе может быть представлено, как в отдельных чертах и одно за другим. Поэтому, великий художественный дар нужен писателю для изображения природы, нужен великий такт для того, чтобы отдельные подробности нисколько бы не затемняли собою созерцания целого, а, напротив, только придавали бы ему красоту, колорит и рельефность для нашего внутреннего созерцания. В этом отношении художественный дар г.Фета и чуткость души его к природе – изумительны. Большая часть поэтов любит воспроизводить только самые сильные, эффективные явления природы; у г.Фета, напротив, находит себе отзыв самые обыденные, которые пролетают мимо нас, не оставляя в душе нашей никакого следа,- и эти-то обыденные моменты показывает г.Фет в их неподозреваемой красоте…
7. …Чувство природы у г.Фета наивное, светлое, младенчески-радостное, можно сравнить только с чувством первой любви. В самых обыденных явлениях природы он умеет подмечать тончайшие мимолетные оттенки, эфирные полутоны, недоступные для живописи и которые может воспроизводить одна только поэзия слова – и никакая другая…Интимной назвали мы поэзию г.Фета: чтобы чувствовать ее прелесть, надобно любить природу, так сказать, семейной любовью, любить в ее обыденных явлениях, в ее тихой, скромной красоте…
8. … Г.Фет,преимущественно воспроизводя впечатления природы на свою душу, редко вдается в описания природы, но, тем не менее, он умеет мастерски рисовать.
9. …Большая часть поэтических мелодий Фета внушены ему вечером или ночью, и, что замечательно, каждая из них имеет самобытный колорит, в каждой слышен особенный тон ощущений. Видно, что каждое из стихотворений этих действительно пережито, а это лучше всего доказывает, что каждая мелодия не выдумывалась, а невольно выливалась из глубоко возбужденного чувства, и что в нем одном заключался основной мотив ее. Г.Фет прежде всего поэт ощущений: вот почему так трудно объяснить поэтические достоинства его.
10. …Но мы забыли еще указать на особенный характер произведений г.Фета: в них есть звук, которого до него не слышно было в русской поэзии,- это звук светлого, праздничного чувства жизни. В картинах ли природы, в движениях ли собственного сердца, но постоянно чувствуется у него звук этот, чувствуется. что жизнь отзывается в них с светлой, ясной стороны своей, в какой-то отрешенности от всех житейских тревог, отзывается тем, что в ней есть цельного, гармонического, восхитительного, именно тем, что она есть – высочайшее блаженство. Всякому, вероятно, знакомы эти мимолетные чувства жизни; г.Фет,так сказать, схватывает их на лету и дает чувствовать в своей поэзии.
В преддверье 60-х гг. Фет включается в литературную и эстетическую полемику, поначалу как бы разделяя взгляды таких своих друзей, как Л. Н. Толстой и И. С. Тургенев, выдвигавших категорические возражения против материалистической эстетики и бурного вторжения политической проблематики в искусство.
Однако у Тургенева и Толстого эти эстетические выступления сочетались с вдумчивым анализом современных социальных явлений, с готовностью объективно и глубоко вникать во внутренний смысл общественных процессов, у Фета же они отражаливзгляды, формировавшиеся на фоне упрямого, все более укреплявшегося консерватизма, упорного стремления отделить искусство от всего современного, принадлежащего интересам общественной жизни.
Стремясь «развести» поэзию с политикой, наукой, практической деятельностью человека, с философией, Фет, хотевший выявить специфику искусства и «защитить» его, фактически его обеднял, умаляя его социальное значение, отгораживая искусство от питающих его интеллектуальных истоков.
Однако многие крайние суждения Фета, возмущавшие современников, не воплотились в его творчестве. Конечно, они сказались на известной избранности, ограниченности проблематики его произведений, но ни от философии, ни от современных умонастроений Фету не удалось полностью укрыться в лирике.
Подлинный художник, Фет не перенес в свою поэзию практицизма помещика-предпринимателя, который он культивировал в себе в быту, не отразил своих политических предрассудков.
Эти стороны его личности не представлялись ему поэтичными, достойными стать объектом литературного воспроизведения. В поэзии он выражал чувства и мысли современного человека, волнуемого философскими вопросами и таящего в глубинах сознания боль и скорбь своей эпохи, но утоляющего ее в общении с природой, в гармонии природного существования.
Эта особенность поэзии Фета сделала возможным обращение его к философской поэзии, которую он принципиально отрицал с позиций эстетики «чистого искусства».
Философские вопросы по существу составляли неотъемлемую часть духовной его жизни во все ее периоды. В сборнике 1850 г. «зимние», осенние, сумрачные мотивы хотя и сочетались со светлыми картинами цветения, весны, с изображением любви и юности, но все же имели особенно важное, конструктивное значение. В сборнике 1856 г. «гамлетическая» лирика явно оттесняется антологической.
В 50-е гг. в творчестве Фета преобладающим становится «антологическое», внутренне уравновешенное, идеальное поэтическое начало. Тема умиротворяющей силы искусства, которое вступает в союз с вечно живой и обновляющейся природой, делается ведущей в его поэзии, что придает творчеству Фета этой поры классическую ясность и художественную завершенность.
Конечно, противопоставляя таким образом первый и второй периоды деятельности Фета, мы можем говорить лишь о ведущих тенденциях в отдельные годы, не упуская из виду того, что такое деление достаточно условно, что обе тенденции (тенденция изображения дисгармонического, противоречивого характера природы и психики человека и тенденция «воспевания» их гармонических начал) сосуществовали в его творчестве и служили друг другу фоном.
В конце 50-х и в 60-х гг. идея гармонии человека и природы в творчестве Фета теряет свое абсолютное значение. Если в первый период изображению природы как стихии, существующей иразвивающейся в форме противоречий, соответствует внутренне конфликтный духовный мир человека, а в 50-х гг. гармония природы сливается с гармонией человеческой души, то в последующий период намечающееся расхождение не дает гармонии.
Гармония природы углубляет дисгармонию жизни человека, который жаждет быть вечным и прекрасным, как природа, но обречен борьбе и смерти.
В 70-е гг. это противоречие нарастает в сознании Фета. Мысль о смерти, о необходимости «остановки» процесса жизни человека все более и более подчиняет себе поэта.
Выработанные им в 40—50-х гг. «решения» проблемы «ограниченности» человеческой личности во времени, сознание возможности «растянуть» время за счет выявления его содержательности, «валентности», т. е. наполненности, перестали казаться ему ответом на мучительный вопрос о тайне небытия.
Поэт принимает обрушившиеся на него сомнения и трагические ощущения с присущим ему стоицизмом. Подобно тому, как в предшествовавший период своей жизни он «порвал» с обществом, бросил вызов историческому прогрессу и «ушел» в природу и чистое искусство, теперь он «порывает» с природой, отказывает ей в правах господства над собой и провозглашает союз своего разума с космосом.
Фет, отрекшийся в 60-х гг. от рационализма, объявивший приоритет инстинкта над умом и до хрипоты споривший с Тургеневым, доказывая ему, что искусству не по пути с логическим сознанием, обрушивает на инстинктивное, «природное» чувство — страх смерти — мощный арсенал логических аргументов, берет в союзники Шопенгауэра для пополнения своих доказательств.
Поэт погружается в чтение философских трудов, переводит в 1888 г. знаменитый трактат Шопенгауэра «Мир как воля и представление». В поздних стихотворениях Фета обнаруживаются непосредственные отзвуки концепций этого философа.
В 1882 г. после длительного перерыва выходит новый сборник стихотворений Фета «Вечерние огни», вслед за чем поэт издает под тем же названием еще три сборника, обозначая их как второй (1884), третий (1887) и четвертый (1890). Философская концепционная мысль определяет самую структуру стихотворений, вошедших в эти сборники, составляет их содержание.
Теперь низкой действительности и жизненной борьбе поэт противопоставляет не искусство и единение с природой, а разум и познание. Именно ум, чистое познание, мысль подымают, как утверждает Фет в эти годы, человека над толпой, дают ему власть над миром и полную внутреннюю свободу.
Раньше он постоянно выражал в стихах одно и то же убеждение — убеждение в том, что он принадлежит к природе, что ончасть ее, что в стихах его звучит ее голос.
При этом следует отметить, что, говоря о боге, он разумел силу, определяющую законы природы в космическом масштабе, силу, властвующую во вселенной, но совершенно лишенную этического содержания. Конечно, обращения к богу во всех его стихах имели поэтический, а не религиозный смысл.
Человеческая личность — бесконечно малая часть вселенной — оказывается равна целому, к которому принадлежит. Замкнутая в пространстве личность — благодаря своей способности мыслить — вездесуща, мгновенная — она вечна, и это-то соединение противоположностей в человеке есть чудо вселенной.
Стремление выйти за пределы времени и пространства — один из постоянных мотивов поздней лирики Фета. Этот мотив выражает «разрыв» поэта с природой и богоборческий, непримиримый характер его поэзии этих лет. Поэт начисто отметает обычный для христианских религиозных представлений и традиционный для поэзии мотив освобождения человеческого духа от земной ограниченности через смерть.
Фет не устает повторять, что только жизнь — и жизнь физическая, жизнь тела — уподобляет человека божеству. Отрицая власть над собою времени, он утверждает вместе с тем, что условием безграничной внутренней свободы является единство души и тела и их горение в творчестве, мысли и любви.
Поэтическая тема свободного полета приобретает в стихотворениях этих лет устойчивую форму философской мечты о преодолении власти времени и пространства. Ограниченность человеческого бытия в пространстве и времени — вопрос, который в течение всей жизни был предметом его философских раздумий, — теперь становится трагическим лейтмотивом его философской лирики.
«Родное пространство», свой «круг», своя сфера перестает в конце жизни поэта быть для него убежищем, он охладевает к ней и покидает ее не ради приобщения к природе, а ради гордого господства над нею в сфере духа. Он одержим жаждой жизни и наслаждения ею.
Развивая в своих рефлективных стихах мысль о философии, мудрости, о познании как пути преодоления страха смерти, а следовательно — и самой смерти, Фет видел и показал относительность этого выхода. Его «языческая», по выражению Н. Страхова, любовь к жизни не могла быть преодолена умозрением, и сильнейшим средством борьбы за счастье и жизнь на склоне лет поэта становится его любовная лирика.
В «Вечерних огнях» появляется целый цикл стихов (не выделенных формально в цикл), посвященных трагически погибшей возлюбленной юности Фета Марии Лазич. Вечность, неизменность, постоянство любви к ней поэта, его живое восприятиедавно ушедшего человека выступают в этих стихотворениях как форма преодоления времени и смерти, разделяющих людей.
В последний период своей деятельности Фет создает новый цикл стихов о любви, в которых он, тяжело болевший старец, бросает вызов трагизму жизни и самой природе, обрекающей человека на смерть. На полях тома произведений Фета около подобных стихотворений Александр Блок, не только любивший творчество этого поэта, но изучавший его, записал многозначительные указания на возраст поэта, сопроводив некоторые из них восклицательными знаками.
М. Горький в одном из эпизодов «В людях» рассказывает о том огромном впечатлении, которое произвело на него, мальчика, подавленного «свинцовыми мерзостями» жизни, случайно услышанное им стихотворение Фета, которое незадолго до того появилось в сборнике поэта «Вечерние огни».
Стихи, обращенные читавшим их человеком к красивой женщине,
Только песне нужна красота,
Красоте же и песен не надо
— прозвучали для услышавшего их гениального подростка как призыв к преклонению перед красотой бытия.
История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.
Славу А. А. Фета в русской литературе составила его поэзия. Причем в читательском сознании он давно воспринимается как центральная фигура в области русской классической лирики. Центральная с хронологической точки зрения: между элегическими опытами романтиков начала XIX столетия и Серебряным веком (в знаменитых ежегодных обзорах русской литературы, которые печатал в начале 1840-х годов В. Г. Белинский, имя Фета стоит рядом с именем М. Ю. Лермонтова; итоговый же свой сборник «Вечерние огни» Фет издает в эпоху пред-символизма). Но центральная и в другом смысле — по характеру его творчества: оно в высшей степени отвечает нашим представлениям о самом явлении лирики. Можно было бы назвать Фета самым «лиричным лириком» XIX века.
Один из первых тонких ценителей фетовской поэзии критик В. П. Боткин главным ее достоинством называл лиризм чувства. Об этом же писал и другой его современник, известный литератор А. В. Дружинин: «Фет чует поэзию жизни, как страстный охотник чует неведомым чутьем то место, где ему следует охотиться».
Непросто сразу ответить на вопрос о том, как проявляется этот лиризм чувства, откуда берется это ощущение фетовского «чутья поэзии», в чем, собственно, состоит своеобразие его лирики.
По своей тематике на фоне поэзии романтизма лирика Фета, особенности и темы которой мы подробно разберем, достаточно традиционна. Это пейзажная, любовная лирика, антологические стихотворения (написанные в духе античности). И сам Фет в своем первом (изданном в то время, когда он был еще студентом Московского университета) сборнике «Лирический пантеон» (1840) открыто продемонстрировал свою верность традиции, представив своеобразную «коллекцию» модных романтических жанров, подражая Шиллеру, Байрону, Жуковскому, Лермонтову. Но это был ученический опыт. Собственный голос Фета читатели услышали чуть позже — в его журнальных публикациях 1840-х годов и, главное, в последующих его сборниках стихотворений — 1850,1856 годов. Издатель первого из них, друг Фета поэт Аполлон Григорьев, в своей рецензии написал о самобытности Фета как поэта субъективного, поэта неопределенных, недосказанных, смутных чувств, как он выразился — «получувств».
Конечно, Григорьев имел в виду не размытость и неясность фетовских эмоций, а стремление поэта выразить такие тонкие оттенки чувства, которые не могут быть однозначно поименованы, охарактеризованы, описаны. Да Фет и не тяготеет к описательным характеристикам, к рационализму, наоборот — всячески стремится уйти от них. Тайна его стихов во многом определяется как раз тем, что они принципиально не поддаются растолкованию и вместе с тем производят впечатление удивительно точно переданного душевного состояния, переживания.
Таково, к примеру, одно из самых известных, ставшее хрестоматийным стихотворение «Я пришел к тебе с приветом... ». Лирический герой, захваченный красотой летнего утра, стремится поведать о ней своей любимой — стихотворение представляет собой произнесенный на одном дыхании монолог, обращенный к ней. Наиболее часто повторяющееся слово в нем — «рассказать». Оно возникает на протяжении четырех строф четырежды — как рефрен, определяющий настойчивое желание, внутреннее состояние героя. Однако никакого связного рассказа в этом монологе как раз и нет. Нет и последовательно выписанной картины утра; есть ряд маленьких эпизодов, штрихов, деталей этой картины, как будто выхваченных наугад восторженным взглядом героя. Но чувство, цельное и глубокое переживание этого утра в высшей степени есть. Оно сиюминутно, но сама минута эта бесконечно прекрасна; рождается эффект остановленного мгновения.
В еще более заостренной форме этот же эффект видим в другом стихотворении Фета — «Это утро, радость эта... ». Здесь чередуются, смешиваются в вихре чувственного восторга уже даже не эпизоды, детали, как это было в предшествующем стихотворении, а отдельные слова. Причем слова номинативные (называющие, обозначающие) — имена существительные, лишенные определений:
Это утро, радость эта,
Эта мощь и дня и света,
Этот синий свод,
Этот крик и вереницы,
Эти стаи, эти птицы,
Этот говор вод...
Перед нами как будто только простое перечисление, свободное от глаголов, глагольных форм; стихотворение-эксперимент. Единственное поясняющее слово, многократно (уже не четыре, а двадцать четыре (!) раза) возникающее на пространстве восемнадцати коротких строк — «это» («эти», «этот»). Согласимся: чрезвычайно неживописное слово! Казалось бы, оно так мало подходит для описания такого красочного явления, как весна! Но при чтении фетовской миниатюры возникает завораживающее, магическое, прямо проникающее в душу настроение. И в частности, заметим, благодаря неживописному слову «это». Многократно повторенное, оно создает эффект непосредственного видения, нашего соприсутствия в мире весны.
Являются ли остальные слова только отрывочными, внешне беспорядочными? Они выстроены в логически «неправильные» ряды, где соседствуют абстракции («мощь», «радость») и конкретные черточки пейзажа («синий свод»), где союзом «и» соединены «стаи» и «птицы», хотя, очевидно, подразумеваются птичьи стаи. Но и эта бессистемность значима: так выражает мысли человек, захваченный непосредственным впечатлением и глубоко его переживающий.
Зоркий глаз исследователя-литературоведа может выявить в этом как будто сумбурном перечислительном ряду глубинную логику: сначала взгляд, устремленный вверх (небо, птицы), потом — вокруг (ивы, березы, горы, долы), наконец — обращенный внутрь себя, в свои ощущения (мгла и жар постели, ночь без сна) (Гаспаров). Но это именно глубинная композиционная логика, восстанавливать которую читатель не обязан. Его дело — пережить, прочувствовать «весеннее» душевное состояние.
Ощущение удивительно прекрасного мира присуще лирике Фета, и во многом оно возникает благодаря такой внешней «случайности» отбора материала. Создается впечатление, что любые, наугад выхваченные взглядом из окружающего черты и детали упоительно прекрасны, но тогда (делает вывод читатель) таков и весь мир, остающийся за пределами внимания поэта! Такого впечатления Фет и добивается. Его поэтическая саморекомендация красноречива: «природы праздный соглядатай». Иными словами, красота природного мира не требует усилий для ее выявления, она бесконечно богата и как будто сама идет навстречу человеку.
Образный мир лирики Фета создается нетрадиционно: зрительные детали производят впечатление случайно «бросившихся в глаза», что дает повод называть фетовский метод импрессионистическим (Б. Я. Бухштаб). Цельность, единство фетовскому миру придают в большей степени не зрительные, а другие виды образного восприятия: слуховые, обонятельные, осязательные.
Вот его стихотворение, названное «Пчелы »:
Пропаду от тоски я и лени,
Одинокая жизнь не мила,
Сердце ноет, слабеют колени,
В каждый гвоздик душистой сирени,
Распевая, вползает пчела...
Если бы не заглавие, то начало стихотворения могло бы озадачить неотчетливостью своего предмета: о чем оно? «Тоска» и «лень» в нашем сознании — явления, достаточно далекие друг от друга; здесь же они соединены в единый комплекс. «Сердце» перекликается с «тоской», но в противовес высокой элегической традиции здесь сердце — «ноет» (фольклорно-песенная традиция), к чему тут же добавляется упоминание о совсем уж невозвышенных слабеющих коленях... «Веер» этих мотивов фокусируется в конце строфы, в ее 4-й и 5-й строках. Они готовятся композиционно: перечисление в рамках первой фразы все длится, перекрестная рифмовка настраивает читателя на ожидание четвертой строки, рифмующейся со 2-й. Но ожидание затягивается, оттягивается неожиданно продолжающей рифменный ряд строчкой со знаменитым «гвоздиком сирени» — первой зримой деталью, сразу впечатывающимся в сознание образом. Его возникновение завершено в пятой строке появлением «героини» стихотворения — пчелой. Но тут уже важна не внешне зримая, а звуковая ее характеристика: «распевая». Это распевание, помноженное на бесчисленное множество пчел («в каждый гвоздик»!), и создает единое поле поэтического мира: весеннего роскошного гула-гуда в буйстве цветущих сиреневых кустов. Вспоминается заглавие — и определяется главное в этом стихотворении: чувство, трудно передаваемое словом состояние весенней неги, «смутных душевных порывов, не поддающихся даже тени анализа прозаического» (А. В. Дружинин).
Птичьим криком, «зыком», «свистом», «дробью» и «трелями» созидался и весенний мир стихотворения «Это утро, радость эта...».
А вот примеры обонятельной и осязательной образности:
Что за ночь! Прозрачный воздух скован;
Над землей клубится аромат.
О, теперь я счастлив, я взволнован,
О, теперь я высказаться рад!
«Что за ночь…»
Еще аллей не сумрачен приют,
Между ветвей небесный свод синеет,
А я иду — душистый холод веет
В лицо — иду — и соловьи поют.
«Еще весна...»
На пригорке то сыро, то жарко,
Вздохи дня есть в дыханьи ночном...
«Вечер»
Насыщенное запахами, влагой, теплом, ощущаемое в веяниях и дуновениях, пространство лирики Фета ощутимо материализуется — и цементирует детали внешнего мира, превращая его в неделимое целое. В пределах этого единства слиты воедино природа и человеческое «я». Чувства героя не столько созвучны событиям природного мира, сколько принципиально неразделимы с ними. Это можно было видеть во всех текстах, о которых шла речь выше; предельное («космическое») проявление этого найдем в миниатюре «На стоге сена ночью...». А вот стихотворение, также выразительное в этом плане, которое относится уже не к пейзажной, а к любовной лирике:
Жду я, тревогой объят,
Жду тут на самом пути:
Этой тропой через сад
Ты обещалась прийти.
Стихотворение о свидании, о предстоящей встрече; но сюжет о чувствах героя разворачивается через демонстрацию частных деталей природного мира: «плачась, комар пропоет»; «свалится плавно листок»; «словно струну оборвал Жук, налетевши на ель». Слух героя предельно обострен, состояние напряженного ожидания, всматривания и вслушивания в жизнь природы переживается нами благодаря замеченным им, героем, мельчайшим штрихам жизни сада. Они соединяются, сплавляются воедино в последних строчках, своеобразной «развязке»:
Ах, как пахнуло весной!
Это наверное ты!
Для героя дуновение весны (весеннего ветерка) неразделимо с приближением любимой, и мир воспринимается целостным, гармоничным и прекрасным.
Этот образ Фет выстраивал на протяжении долгих лет своего творчества, сознательно и последовательно уходя от того, что сам называл «тягостями будничной жизни». В реальной биографии Фета таких тягостей было более чем достаточно. В 1889 году, подводя итог своему творческому пути в предисловии к сборнику «Вечерние огни» (третий выпуск), он писал о своем постоянном стремлении «отворачиваться» от будничного, от скорби, не способствовавшей вдохновению, «чтобы хотя на мгновение вздохнуть чистым и свободным воздухом поэзии». И несмотря на то что у позднего Фета появляется немало стихотворений и печально-элегического, и философско-трагедийного характера, в литературную память многих поколений читателей он вошел прежде всего как создатель прекрасного мира, хранящего вечные человеческие ценности.
Он жил представлениями об этом мире, а поэтому стремился к убедительности его облика. И это ему удавалось. Особая достоверность фетовского мира — своеобразный эффект присутствия — возникает во многом благодаря конкретике образов природы в его стихах. Как давно было замечено, у Фета, в отличие, скажем, от Тютчева, мы почти не встретим слов родовых, обобщающих: «дерево», «цветок». Гораздо чаще — «ель», «береза», «ива»; «георгин», «акация», «роза» и т. п. В точном, любовном знании природы и умении использовать его в художественном творчестве рядом с Фетом можно поставить, пожалуй, только И. С. Тургенева. И это, как мы уже отметили, природа, неотделимая от душевного мира героя. Она обнаруживает свою красоту — в его восприятии, и через это же восприятие раскрывается его душевный мир.
Многое из отмеченного позволяет говорить о сходстве лирики Фета с музыкой. На это обращал внимание сам поэт; о музыкальности его лирики неоднократно писала критика. Особенно авторитетно в этом отношении мнение П. И. Чайковского, считавшего Фета поэтом «безусловно гениальным», который «в лучшие свои минуты выходит из пределов, указанных поэзии, и смело делает шаг в нашу область».
Понятие музыкальности, вообще говоря, может подразумевать многое: и фонетическое (звуковое) оформление стихотворного текста, и мелодичность его интонации, и насыщенность гармоничными звуками, музыкальными мотивами внутреннего поэтического мира. Все эти особенности присущи поэзии Фета.
В наибольшей мере мы можем ощутить их в стихотворениях, где музыка становится предметом изображения, прямой «героиней», определяя собой всю атмосферу поэтического мира: например, в одном из известнейших его стихотворений «Сияла ночь... ». Здесь музыка формирует сюжет стихотворения, но одновременно и само оно звучит особенно гармонично и напевно. В этом проявляется тончайшее фетовское чувство ритма, стиховой интонации. Такие тексты легко положить на музыку. И Фет известен как один из самых «романсных» русских поэтов.
Но можно говорить о музыкальности лирики Фета и в еще более глубоком, сущностно-эстетическом смысле. Музыка — самое выразительное из искусств, непосредственно воздействующее на сферу чувств: музыкальные образы формируются на основе ассоциативного мышления. Вот к этому качеству ассоциативности и взывает Фет.
Встречаясь неоднократно — то в одном, то в другом стихотворении,— наиболее любимые им слова «обрастают» дополнительными, ассоциативными смыслами, оттенками переживаний, тем самым семантически обогащаясь, приобретая «экспрессивные ореолы» (Б. Я. Бухштаб) — дополнительные смыслы.
Таким становится у Фета, например, слово «сад». Сад у Фета — лучшее, идеальное место мира, где происходит органичная встреча человека с природой. Там царит гармония. Сад — место размышлений и воспоминаний героя (здесь можно увидеть отличие Фета от близкого ему по духу А. Н. Майкова, у которого сад — пространство человеческого преобразующего труда); именно в саду происходят свидания.
Поэтическое слово интересующего нас поэта — слово преимущественно метафорическое, и оно многосмысленно. С другой стороны, «кочуя» из стихотворения в стихотворение, оно связывает их между собой, формируя единый мир лирики Фета. Не случайно поэт так тяготел к объединению своих лирических произведений в циклы («Снега», «Гадания», «Мелодии», «Море», «Весна» и многие другие), в которых каждое стихотворение, каждый образ особенно активно обогащался благодаря ассоциативным связям с соседствующими.
Эти особенности лирики Фета были замечены, подхвачены и развиты уже в следующем литературном поколении — поэтами-символистами рубежа веков.
